Уильям Форстен - Разящий меч

Последним сидел Гамилькар, его лицо скрывалось в тени. Калин и Ганс возражали против его присутст-

вия, но Эндрю настоял на своем. Всего семь месяцев назад этот человек был их врагом и чуть было не разгромил их, а сейчас он стал одной из ключевых фигур их союза, и возможно, именно он поможет им победить. Почти сорок тысяч карфагенян жили теперь в Республике Русь, поселившись вдоль побережья на границе с Римом. Их постоянные рейды на завоеванную территорию с целью спасения своих соотечественников раздражали врага и позволяли получать свежую информацию о его передвижении. Эндрю хотел, чтобы Гамилькар до конца осознал, что он и его люди теперь стали их союзниками, а сам Карфаген превратился в город, оккупированный врагом. Конечно, это вряд ли было возможно, если бы на совещание прибыл Марк, настолько глубоко укоренилась вражда между двумя народами. Хотя и было очевидно, что Гамилькар всеми силами души ненавидит мерков, Эндрю понимал некоторую опасность его присутствия в штабе, где обсуждаются планы военной кампании. Однако он так мало знал Русь, что вполне мог участвовать в этом первом совещании, а в дальнейшем, когда на столе появятся карты и другая секретная информация, он будет уже далеко отсюда.

— Господа, у нас впереди два дня, — тихо произнес Эндрю. — Давайте начнем.

Он кивнул молоденькому слуге, который вышел из крохотной комнатушки рядом с комнатой телеграфиста и направился к ним с подносом, уставленным кружками с традиционным русским чаем, настоянным на цветах липы. Слуга посмотрел на Эмила, прежде чем поставить кружку перед Эндрю, и доктор кивнул, разрешая.

— Ну наконец-то нормальный чай, а не мерзкая микстура, — со вздохом сказал строптивый пациент.

— Всему свое время, — отозвался Эмил. — Не пей слишком много и съешь что-нибудь.

Эндрю не хотелось спорить с врачом, тем более что второй слуга принес поднос с хлебом, на котором лежали толстые ломти свежего сыра. Для русских такое угощение казалось верхом роскоши, ведь во время войны пропал почти весь скот и теперь его поголовье только начало восстанавливаться. Калин, как правило, ел то же, что и простые люди, и Эндрю не раз видел, что на столе у него не было ничего, кроме хлеба с маслом.

— Ни к чему нам превращаться в бояр, — говорил Калин. И Эндрю понимал, что такая политика себя оправдывает.

Эндрю обхватил пальцами горячую кружку, наслаждаясь теплом, поднес ее к губам и сделал первый глоток. На лице его появилась восторженная улыбка — это была первая кружка чая за истекший месяц. Он уже вторично подхватил тиф и думал, что на этот раз ему не выкарабкаться.

Еще один глоток. Чай словно пробудил его к жизни. Эндрю поставил кружку и обвел взглядом собравшихся:

— Джон, начни, пожалуйста. Как у нас в целом обстоят дела?

Джон Майна открыл папку и посмотрел на друзей. В общем-то, бумаги ему были ни к чему, он и так помнил все цифры и факты наизусть.

— Производство снижается. Об этом мы говорили раньше. Дисциплина падает. Люди работают уже три года беспрерывно, за это время мы пережили две войны, и приближается третья. Количество больных возрастает.

— Зимой это не редкость, — ответил Эмил чуть ли не извиняющимся тоном. — И если бы не чистая вода и канализация, то заболеваемость была бы намного выше.

— Никто не умаляет ваших заслуг, доктор, — мягко сказал Калин. — Без вашей помощи мы бы вообще не справились.

— Я просто сообщаю факты. — добавил Джон, — и не больше того.

Эмил ничего не ответил, но Эндрю видел, что его друг воспринимает болезни как личное оскорбление.

— Что касается артиллерии: у нас триста десять легких четырехфунтовых пушек, сто двадцать двенадцатифунтовых «наполеонов» и двенадцать новых десятифунтовых «пэрротов», которые стреляют разрывными снарядами. Флот и береговая оборона имеют в своем распоряжении сорок два семидесятипятифунтовых орудия и двадцать длинноствольных, пушки, захваченные с разбитых кораблей Кромвеля, и пятьдесят пушек с галер. Шестьдесят четырехфунтовых пушек и дюжина «наполеонов» установлены на лафеты с большим углом возвышения для защиты от воздушных кораблей. Если понадобится, мы можем без труда приспособить их для стрельбы по наземным целям. В день производится около двухсот винтовок и еще столько же гладкоствольных ружей с кремниевым замком. Это в мастерских на Руси. В Риме такие работы только начались, поэтому они делают всего пару дюжин гладкоствольных ружей в день и два четырехфунтовых орудия в неделю. В следующем месяце, думаю, дело пойдет лучше.