Игорь Липин - Казаки

Спохватившись, кинул ей большой лоскут, сшитый из клочков крысиных шкур, служивших одеялом:

— На вот! Укутайся, согрейся!

Поправив горящую лучину, пристально взглянул в лицо Марии. За эти несколько дней она сильно изменилась. Черные волосы были спутаны и потеряли свой блеск. Лоб закрывала широкая повязка из грязной тряпицы. Сквозь бледную кожу на скулах проступала зловещая синева кровоподтеков. Щёки впали, а глаза приобрели лихорадочный блеск.

— Где ж обутка и одежда-то твоя? — спросил Митяй, не переставая удивляться жалкому виду своей пленницы.

— Отдала всё… на еду сменяла и на мази лекарственные — чуть слышно прошептала Маша.

Мысленно чертыхнулся Митяй, но ничего не сказал. По закону вся одежда на пленнице принадлежала только ему — добытчику. Никто не имел права ни забирать её и не выменивать. Только разве пойдёшь сейчас в женскую землянку разбираться, почему так произошло? С бабьём спорить — себе дороже!

Молча пододвинул девушке ложку и котелок с варевом. Отвернувшись, чтобы не видеть как она ест, стал шурудить в печке кочергой. Глядя на мерцающие рубиновым цветом уголья и сполохи голубоватого пламени над ними, пытался разобраться в своих чувствах. Что-то непонятное творилось в душе. Отчего-то появлялась робость перед пленницей и это раздражало. Баба, она и есть баба, а вот только волнует она его. Неужто влюбился?

Злясь на себя, улёгся на нары и отвернулся к стене. Вскоре звяканье ложки о днище котелка прекратились. Слегка скрипнули доски на соседней постели. Уголёк лучины с шипением упал в воду. В землянке воцарился полумрак. Зимний день угасал и мутное оконце едва светилось в противоположной стене под потолком. Тихо потрескивали дрова в печи, да слегка подвывал ветер в трубе.

Митяю хотелось перелезть на соседние нары и сладко обнять девушку, но он чего-то стеснялся. Наконец решился. Откинув одеяло, нащупал согревшее в тепле землянки тело. Ласковые женские руки потянулись ему навстречу…

Часто и гулко кто-то колотил по сигнальной рельсе. Тяжёлые, звенящие металлом звуки больно отдавались в висках: — «Буммм… Буммм…. Буммм…»

Митяй вскочил, больно ударившись спросонья о потолок головой. Тревожный набат не прекращался. Что это? Неужто боевая тревога? Да такого сроду среди зимы не было!

На пожар не похоже — тогда было бы по три удара с длинным перерывом. Может спьяну кто-то шалит? Не, не может быть…. За такие шуточки головы вмиг можно лишиться. Вправду значит боевая тревога.

В таком случае Устав казачьей службы предписывал всем взрослым мужикам с оружием к командирской землянке бежать, а старикам, бабам и малым детям дома сидеть не высовываясь. Да ещё к обороне своего жилья готовиться на всякий случай.

От досады аж зубами заскрипел Митяйка. Со слов атамана получается, что испытание он так и не прошел. Значит не казак пока… Обидно! В землянке как малолетка сидеть должен! Небось даже безногий Прохор сейчас лихо катит по улице на свой лыжной тележке с арбалетом за плечами. Какой-никакой, а тоже вояка!

А делать-то нечего. Устав службы нарушать никому не позволено. За это вмиг, скорый на расправу атаман «берёзовой кашей» угостит. Только не настоящей кашей, а совсем другой…. Задницу заголят и раком без порток в специальный станок на центральном костровище поставят. На потеху всей станице, вицами берёзовыми, в воде мочёными, хлестать будут, да при этом ещё присказку приговаривать издевательскую: — «Будешь жить по Уставу — завоюешь честь и славу! Будешь жить по Уставу — завоюешь честь и славу…». Стыдоба!

На всякий случай быстро оделся Митяй по-походному, примотал запасной нож к прочному древку на манер копья и сбоку от двери расположился. Что не говори, а боевая тревога — это не шутки. Когда последний раз она объявлялась, он даже и не помнил…

Горящую лучину пришлось затушить — если враги ворвутся в землянку, они ничего не должны увидеть, а он их и в темноте легко сможет на ножи поставить.

— Митя! Что случилось-то? — неожиданно прошептала из сумрака Маша. У Митяя радостно обмерло сердце — первый раз она его назвала по имени, да ещё так нежно, как никто его ещё не называл.

— Не знаю, что случилось. Тревога боевая в станице! Да ты спи, спи. Не страшно это. Обойдётся… — ответил Митяй, сам не веря в свои слова. Происходящее не предвещало ничего хорошего.

Снаружи доносились невнятные крики. Гулко ахнули, один за другим, два ружейных выстрела. Кто-то истошно заорал как от сильной боли. Дела… Если до огнестрела дошло, то значит какая-то серьёзная заварушка случилась. Неожиданно набат стих.