Грег Бир - За небесной рекой (сборник)

— Погоди, — сказал фон Ранке, подавшись вперёд и вглядываясь сквозь капли тумана на стекле. — Ну-ка, останови.

Фишер нажал на тормоз и глянул туда, куда указывал фон Ранке. У обочины дороги, полускрытая зарослями кустарника и почти невидимая за туманом, стояла хижина: низкий дом с грязно-серыми стенами и крышей, крытой соломой.

— Похоже, пустая, — сказал фон Ранке.

— Нет, там кто-то есть, смотри, идёт дым, — ответил Фишер. — Может кто-нибудь из обитателей скажет нам, наконец, где мы находимся.

Они вышли из машины и направились к дому по глинистой тропинке, забросанной мокрой соломой; фон Ранке шёл впереди. Вблизи хижина выглядела еще более запущенной. Из дырки в кровле в небо поднимался серо-бурый дым. Фишер сделал другу знак «будь осторожнее» и они аккуратно подошли к строению. Над грубо сработанной дверью были коряво начертаны буквы какого-то неведомого им обоим алфавита — а, между тем, на двоих приятели знали девять языков. — Может это ромы? — нахмурившись, спросил фон Ранке. — Выглядит как-то знакомо — ромы-славяне?

— Цыгане? Да нет, они в таких домах не живут, да и потом, я полагал, что с ними уже давным-давно разобрались.

— И всё-таки, очень похоже, — сказал фон Ранке. — Ладно, я думаю, что хоть как-то, но мы сможем объясниться, путь даже и по-французски.

Он постучал в дверь. Выждав долгую паузу, он постучал ещё раз, и уже был готов забарабанить в неё, как дверь приоткрылась. Невообразимого возраста старуха, с длинным носом цвета старого дерева, уставилась на них единственным глазом. Второй был затянут ввалившейся плотью. Ладонь, державшаяся за ручку двери, была чудовищно грязной, а ногти — длинными и чёрными.

— Добрый вечер, — произнесла она на безупречном, пожалуй, даже элегантном немецком. — Чем я могу вам помочь?

— Мы хотим знать, ведет ли эта дорога в Доль? — ответил фон Ранке, едва сдерживая отвращение.

— Тогда вы спрашиваете не того проводника, — ответила старуха. Её рука убралась и дверь начала закрываться. Фишер пнул ногой дверь — та распахнулась и закачалась на изношенных кожаных петлях.

— Я не наблюдаю должного уважения, — угрожающе сказал он. — Что значит «не того проводника»? Что ты вообще за проводник?

— О, какой сильный, — протянула старуха. Она сложила руки на своей высохшей груди и отступила назад, в полумрак комнаты. На ней было какое-то блёклое, Бог знает, какое древнее, бесцветное тряпье. Вязаные рукава доходили до самых пальцев.

— Отвечай! — приказал Фишер, делая шаг вперед, несмотря на сильный запах мочи и гниения, стоявший в хижине.

— Карты, ведомые мне — не для этой земли, — пропела она, остановившись у пустого и остывшего очага.

— Да она чокнутая, — сказал фон Ранке. — Пусть с ней местные власти разбираются. Пошли отсюда. — Но Фишер уже закусил удила. Такое сочетание полнейшей грязи, чудовищного беспорядка и бесстыдства в обращении вызвало гнев его педантичной натуры.

— Какие карты ты умеешь читать, ты, безумная страуха? — потребовал он.

— Карты времени, — ответила она. Старуха опустила руки и склонила голову, как бы смиренно подчеркивая, что гордости за своё умение не испытывает.

— Ну, тогда скажи мне, где мы находимся? — фыркнул Фишер.

— Да ладно, поехали, у нас важные дела, — фон Ранке потянул друга за рукав, внутренне понимая, что это бесполезно. Конец этой беседе, конечно, наступит, но, похоже, какой именно конец — это будет зависеть от его приятеля, и не факт, что всё окончится хорошо.

— Вы находитесь на проходной дороге в никуда, — ответила старуха.

— Что? — Фишер возвышался над ней, а она смотрела на него, как на блудного сына, вернувшегося домой, ее оскаленные десны блестели от слюны.

— Если желаете толкования, то садитесь, — сказала она, указывая на низкий столик и три разваливающихся стула. Фишер глянул на неё, затем на мебель.

— Хорошо, — нарочито подобострастно ответил он. Так, ещё одна игра, понял фон Ранке. Кошки-мышки.

Фишер подвинул стул для друга и расположился напротив старухи. — Положите свои руки на стол, оба, ладонями вниз, — сказала она. Они повиновались. Она прислонилась ухом к столешнице, как будто вслушиваясь. Её глаз следил за лучиками света, прибивавшимися сквозь щели. — Самонадеянность, — пробормотала она. Фишер промолчал.

— Дорога, ведущая в огонь и смерть, — начала она. — Ваши города объяты пламенем, ваши женщины и дети ссыхаются в огне, превращаясь в маленьких черных куколок, запертых в горящих домах. Лагеря смерти найдены, и вас обвинят в чудовищных преступлениях. Многих будут судить и повесят. Ваша нация опозорена, ваше дело проклято навечно. — В её глазу вспыхнул странный огонь. — А много-много лет спустя, лицедей будет расхаживать с важным видом по сцене, в кино, распевая дурацкую песенку — превратив вашего фюрера в клоуна. Вас почитать будут только психопаты, сквернейшие из скверных. Вашу нацию разделят ваши враги. Всё будет потеряно.