Герберт Франке - Трансплутон

Звучали каденции чистых тонов — терция, квинта, затем октава, и постепенно все тревоги и заботы отступали, растворяясь в гармоничном спокойствии, в едином бесконечном мгновении. Звуки метались по залу, отражались от стен, порой звуковые волны встречались, но это не нарушало гармонии, а скорее усиливало ее.

Все пассажиры с нетерпением ожидали главного аттракциона. И их ожидания неизменно оправдывались. Постепенно тела становились все легче и легче, гравитация ослабевала, и людьми овладевало невероятное, чудесное ощущение легкости и свободы.

Потом наступала полная невесомость, пассажиры отталкивались от пола и взлетали. Они переворачивались в воздухе, танцевали или просто размахивали руками и ногами. Поскольку им больше не от чего было отталкиваться, они не могли свободно летать по всему помещению, а только кружились на одном месте. Но все равно это создавало восхитительное ощущение полета.

В первые дни некоторые летуны испытывали тошноту, и андроидам приходилось подцеплять их специальными длинными шестами и возвращать на «землю», где бедняги получали очередную порцию успокаивающего газа. В невесомости жидкость в желудке превращалась в огромный шар и «всплывала» к самому сфинктеру пищевода — к этому было не так-то просто привыкнуть. Во избежание неприятных инцидентов перед началом медитации все пассажиры получали по бумажному пакету. У них также была возможность уцепиться за канат и обрести некую опору. Но постепенно человеческий организм привыкал к новым для себя условиям, и вот уже пассажиры один за другим рисковали оторваться от канатов и вылететь на середину зала.

В этом помещении окончательно исчезали все связи с повседневностью, с будничной жизнью. Само время исчезало. Переставали работать базовые рефлексы. Возвращение к привычной тяжести и скованности было почти мучением, и лишь мысль о том, что завтра эта восхитительная игра повторится вновь, утешала пассажиров.

Курт, который продолжал пользоваться по ночам фильтром, сделанным из душа, и к которому постепенно стали возвращаться если не воспоминания, то ощущение собственной личности, понимал, что состояние невесомости хорошо ему знакомо. Однако в его случае речь шла не об игре и не о чистом удовольствии. С ощущением невесомости было связано чувство, что он находится в незнакомом пространстве, движется все дальше, в глубь какой-то неисследованной области, и поэтому медитация скорее волновала его, чем успокаивала. И все же в эти минуты он чувствовал не только страх перед чем-то немыслимым, нечеловеческим, с чем когда-то столкнулся, но и огромную, всепоглощающую радость. Вольный полет, свобода от оков земного притяжения были извечной мечтой человечества. Для прочих пассажиров все было гораздо проще. Прежде это было иллюзией, доступной лишь во сне — естественном или наркотическом. Современная техника сделала этот сон реальностью, и люди с чистой совестью вкушали блаженство, которого не надеялись никогда достичь.

И в этом случае Курт не мог разделить общую радость, он неизменно сохранял дистанцию, оставался наблюдателем. Со стороны это даже казалось смешным: взрослые люди, одетые в голубые и розовые пижамы, крутятся в воздухе, наглядно иллюстрируя понятия броуновского движения и энтропии. Вот молодой нервный мужчина закрыл глаза и застыл в позе эмбриона; вот пожилая женщина машет крыльями, как птица; вот лихой старичок летает, отталкиваясь от стен и от других пассажиров, и повизгивает в удовольствии; вот худая девица с аскетичным лицом, кружится, словно балерина. За этим можно было наблюдать бесконечно. Курт не забывал о своей главной задаче, но снова не смог заметить ничего подозрительного. Казалось, все одинаково удивляются, пугаются и восхищаются при встрече с невесомостью, хотя, возможно, один из пассажиров всего лишь изображал удивление, страх и восхищение.

Поздно вечером после светомузыкального концерта Курт лежал в своей кровати и, неизменно размышляя о событиях прошедшего дня, неизменно констатировал, что снова ни на шаг не продвинулся к своей цели. В одну из ночей он снова встретился с Фредером, они говорили около двух часов, но так ничего и не достигли. Фредер был по-прежнему полон недоверия, а Курт по-прежнему не мог сказать ему ничего определенного. Меж тем корабль приближался к самой дальней точке путешествия — двойной системе Плутон-Харон. Еще несколько дней, и он повернет назад. Наступало время действий, но Курт понятия не имел, что он должен делать.