Нелл Уайт-Смит - Лис, который раскрашивал зори (сборник)

Я встал, стряхнул Дивена с колен и вышел из конторы, не прощаясь. Нужно лететь, значит нужно. Скорей бы лететь… куда угодно лишь бы убраться с земли наконец. Только день здесь − уже опостылело. Я по дороге достал из кармана сегодняшний чек.

Дивен догнал меня уже на полпути в ювелирную лавку.

Сайрика смотрела своими большими чёрными глазами на кулон, который болтался перед ней на цепочке как на чудо-юдо. Она сидела на лавочке у проходной завода. Живот у неё был очень большой. Мне казалось, что с таким уже идут на сохранение. Беременность вообще очень ей шла, но сейчас я думал только о том, почему она так странно разглядывает кулон. Я улыбнулся:

− Ну, давай, что ли одену?

Она промолчала, опустила глаза, а потом словно встрепенулась, убрала своими ловкими механическими пальчиками тёмные тугие косы от шеи, и прошептала:

− Одевай.

Я начал расстёгивать аккуратный замочек на цепочке. Набрал в грудь воздуха − такой важный для нас троих момент, начал говорить, что мол, де скоро вернусь, туда-сюда сплавать − всего неделя, а там ещё с месяц-другой подождать уж и с новым горожанином познакомлюсь, перекинул ей цепочку через шею, и тут только заметил − у неё ухо сверху было проколото. А там − в ещё не зажившей ранке обручальное колечко. Я сморгнул. Сайрика несколько дней назад вышла замуж.

У меня опустились руки − я правду говорю − такое со мной случилось в первый раз − раньше я думал, что это просто так для красного словца говорят, что, мол, опускаются руки. Нет. Так правда бывает.

Кулон уехал с цепочки, и упал ей куда-то на большой живот. Сайрика вздохнула и сникла. Она ждала, что я теперь буду делать − орать на неё или, может быть, ударю?! Я обошел её кругом. Правда кругом − она теперь совсем кругленькая. Набрал в лёгкие воздуха, подумал что-то сказать, но вместо этого шумно выдохнул. Потом опять собрался говорить, но так и не придумал ничего путного.

− Мы с тобой встречались семь с половиной лет, − напомнила мне спокойно и тихо Сайрика, − последние полтора года я ношу под сердцем твоего ребёнка.

− Да! − выкрикнул я, оттого, что понял, что именно с этого я сам и собирался начать, − именно!

− За это время ты не собрался жениться на мне…

− Ну и что же?

− Я устала ждать, когда ты у себя в небе вспомнишь обо мне.

− Ты мне изменяла с Дивеном, − догадался я, пытаясь хоть как-то обосновать для себя происходящее.

− Нет.

− Не изменяла? Вы… вы что, не спали из уважения ко мне? Он женился на тебе, ты пошла за него, а вы… не спали?!

− Это не Дивен. Дивен просто ходил со мной везде как… посольство от тебя. О моём… браке он не знал, ты не сердись на него. Он не знал. Но с моим мужем мы действительно не спали из уважения к тебе, и к твоему сыну. Мы не плохие механоиды, Кай, − вот только теперь она смахнула с края глаза слезинку, − мы просто… живём, как умеем и как нам кажется…

− …счастливее будет, − закончил я за неё известную фразу, и на этом слова у меня закончились.

Я сел на лавочку рядом с ней. Помолчали мы немного, она рассеяно смаргивая бусинки слёз, искала кулон в складках одежды я её обнял одной рукой за плечо. Вздохнул. Сказал:

− А у меня вчера отец умер… сегодня вечером лечу его хоронить… два дня пути до Угольных Спиралей. Небо должно быть черным в белую ночь… если за то, чтобы сжечь моего родителя позрелищней готовы платить такие деньги, наверное, он не зря жил. Как ты думаешь, росинка моя?

Она разревелась. Нашла кулон, наконец, я вздохнул, вдел ей его на цепочку и застегнул. У меня будет сын, а женщины больше нет. Я посмотрел на неё, стало приторно жалко:

− Ну… хочешь быть счастливой… ну… что делать − будь счастливой, только так, чтобы по-настоящему, а не тяп-ляп. И ты уж в этот раз не ошибайся, не трать кучу лет на парня, с которым тебе потом никак, − я достал платок и вытер ей все слёзы. И поцеловал в раскрасневшийся носик. А вот её механические пальчики я больше никогда не смогу ей поцеловать: второй, четвёртый, мизинчик, а потом перепоночку между вторым и третьим, у неё там особенное место. А он-то знает о нём?

Я вздохнул, и начал вставать, чтобы уходить. Навстречу к нам шел парень с завода Сайрики − его, кажется, звали Руртом. Великовозрастный, в меру обеспеченный, дурак, который постоянно сидит в конторе, что над цехом, в котором работает Сайрика. Говорить с ним противно: он вечно мямлит и смотрит будто бы близоруко, но в действительности − очень внимательно, и всегда прямо в глаза. Плешивый к тому же. Увидев нас вместе, он встал столбом и побледнел. Посмотрел на слёзы Сайрики с таким видом, словно хотел их прочесть вместо утренней газеты. Я глянул на его ухо.