Михаил Тырин - Дети ржавчины

Мы познакомились. Он оказался милейшим и обаятельнейшим стариканом с аристократическими манерами. Даже узнав, кто я такой, и догадываясь о грозящих ему переменах в жизни, он не изменил доброго отношения ко мне.

Я не захотел сдавать его Ведомству. Мы иногда встречались, много разговаривали. Он был начитанным и умным человеком, я мог получить у него ответ почти на любой вопрос или хотя бы хорошо обсудить свою проблему и сделать верные выводы. А такая нужда у меня была нередко.

Потом он нашел, как лечить какую-то гормональную болезнь у одной из Леркиных подруг, благодаря чему та похудела на тридцать килограммов и вышла наконец замуж.

С той поры я твердо решил - Роман Петрович будет моим и только моим агентом.

...Я приехал к нему на обычном троллейбусе. Время было послеобеденное, мне зверски хотелось есть. Но я был так поглощен собой, что не удосужился зайти даже в столовую. Роман Петрович открыл дверь и, как всегда, тепло улыбнулся. Поздоровался, пригласил в дом.

Я вошел. В нос сразу ударила смесь запахов лекарств, химических препаратов, растворителя, каких-то сухих трав, прокисших настоев и еще бог знает чего. Эти ароматы не выветриваются отсюда никогда. У Романа Петровича очень чистая, уютная, ухоженная квартирка. Но есть в ней одно грязное отвратительное место - кухня. Таков же и сам Роман Петрович. На фоне всех его прекрасных черт выделяется качество, с которым трудно смириться.

Роман Петрович - полинаркоман.

Как он сам считает, вся та дрянь, что он достает, варит, нюхает, глотает и колет - единственный смысл его жизни. Так как лишь наркотики дают ему силу видеть мир Настоящим зрением. "Настоящее зрение" - его собственный термин. Он открыл его у себя только после сорока лет.

Свою кухню Роман Петрович превратил в лабораторию. Там он варит маковую соломку, выращивает кристаллы, пропитывает сигареты, осаждает свои пакостные порошки. Там всегда грязь и вонь, почерневшие алюминиевые тарелки, закопченные кастрюли, покрытые черным налетом черпаки, липкие столы и подоконники.

Если бы у меня был сын и я задался целью заранее отвадить его от наркотиков, я привел бы его сюда. Здесь все становится понятным без слов.

Не знаю, что будет с Романом Петровичем дальше. Уже сейчас ему трудно скрывать дрожь в пальцах, мгновенные, но нередкие помутнения рассудка, рассеянность, сонливость. Я удивляюсь, почему только теперь стал замечать это, ведь, по моим прикидкам. Роман Петрович живет "под кайфом" уже семнадцать лет.

- Роман Петрович, мне нужна ваша помощь, - сказал я, едва переступив порог.

Он посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом.

- Что ж, - он пожал плечами. - Я уже заинтригован.

- Почему? Разве раньше я не приходил за помощью?

- Раньше? Это другое дело. Раньше, Олег, вы обращались ко мне как к товарищу. А сейчас, я вижу, вы в смятении и ждете от меня помощи совсем другого рода. Не исключено, даже покровительства. Я прав?

- Еще не знаю.

- Присаживайтесь. Что случилось?

Я опустился на краешек кресла, собрался с мыслями. Они путались, наползали одна на другую и все больше походили на банальности из плохого романа: "помогите себя понять", "как выбраться" и так далее. Я решил оставить эмоции при себе и держаться официально.

- Роман Петрович, вы знаете, где я работаю. Вчера я и двое моих товарищей приняли участие в экспедиции в зону ранее неизученного природного явления, тихо проговорил я. Мой собеседник спокойно кивнул. - Мы подверглись, судя по всему, какому-то психологическому удару. Один из нас после этого даже покончил с собой. У него, кстати... Он был такой, как вы, Роман Петрович. С нами же стали происходить странные вещи. Моего товарища посещают видения остаточной памяти. Он знает то, что видели и испытали его предки. Я тоже вижу некие картины, но такие, которых не было ни в моей жизни, ни в жизни моих предков. Уверен в этом. Я вспоминаю... или просто вижу какой-то другой мир. И знаете... Мне кажется, я не чужой там.

Я замолчал, речь выходила довольно путаной.

- Что-нибудь еще? - поинтересовался Роман Петрович.

- Не знаю... наверно, это все. Вы можете увидеть то, что недоступно ни одному медицинскому прибору. Завтра нас, оставшихся в живых, начнут изучать и тестировать. Каков бы ни был результат, мне вряд ли скажут правду. Поэтому я хочу понять сам, что же со мной происходит. Я надеюсь, вы мне поможете.

- Это интересно, Олег. Очень хочу вас посмотреть. Ну а если я не смогу ничего увидеть? Просто боюсь вас разочаровать.