Эдвард Уайт - Амина

- Сколько времени ты провела в миссионерской школе? - спросил он.

- Четыре года, - ответила она.

- Ты христианка? - поинтересовался он.

- Свободный Народ не признает крещения, - просто ответила она, но с несколько более заметным рычанием между словами.

Он ощутил какую-то странную дрожь - ее губы, через которые пробивались слова, практически не шевелились.

- Но ты без чадры, - не удержался он.

- У Свободного Народа, - объяснила она, - нет обычая носить чадру.

- Значит, ты не магометанка? - решился он спросить.

- Свободный Народ - не мусульмане.

- Но кто же это - Свободный Народ? - настороженно выпалил он.

Она бросила на него злобный взгляд. Уолдо спохватился - он же имеет дело с азиаткой. Он припомнил три дозволенных вопроса:

- Как тебя зовут? - спросил он.

- Амина.

- Похоже на имя из "Арабских ночей", - рискнул заметить он.

- Из глупых сказок верующих, - презрительно усмехнулась она. Свободный Народ не интересуется такой ерундой.

Ее постоянно закрытые губы и тягучее ворчание между словами поражали его все больше - губы изгибались, не открываясь.

- Ты странно произносишь слова, - заметил он.

- Твой язык - не мой язык, - ответила она.

- Как же получилось, что ты изучала мой язык в миссионерской школе, а сама не христианка?

- В миссионерской школе учат всех, - ответила она, - и девочки Свободного Народа не отличаются от любых других, хотя взрослые Свободные Люди отличаются от горожан. Поэтому они учили меня, как будто бы я родилась в городе, и не знали, кто я есть на самом деле.

- Они хорошо тебя научили, - заметил он.

- У меня способности к языкам, - загадочно проговорила она с ноткой триумфа.

Уолдо внезапно затрясло - не только от ее жутких слов, но просто от усталости.

- Далеко еще до твоего дома? - выдохнул он.

- Вот он, - она указала на дверной проем большой гробницы прямо перед ними.

Через проем они вошли в большое помещение, прохладное из-за толстых каменных стен гробницы. На полу не было никакого мусора. Уолдо, радуясь тому, что они ушли отсверкавшего снаружи солнца, уселся на камень посередине между входом и внутренней разделительной стеной, оперевшись прикладом о пол. На мгновение он был ослеплен переходом от невыносимого сияния утреннего солнца к полумраку внутри.

Когда в глазах у него прояснилось, он огляделся и заметил, что во внутренней стене была проломлена неровная дыра, что говорило о том, что сама усыпальница осквернена. Затем, еще больше привыкнув к полутьме, он внезапно вскочил. Ему показалось, что во всех четырех углах комнаты кишели голые дети. На его неопытный взгляд, им было года по два, но двигались они суверенностью восьми-десятилетних.

- Чьи это дети? - воскликнул он.

- Мои, - сказала она.

- Все твои?- усомнился он.

- Все мои, - ответила она с оттенком хвастливости.

- Но их же здесь не меньше двадцати!

- Ты плохо считаешь в темноте, - сообщила она ему. - Их меньше.

- Но дюжина-то уж точно, - настаивал он, крутясь на месте, в то время как дети плясали и вертелись вокруг него.

- У Свободного Народа большие семьи, - сказала она.

- Но они же все одного возраста, - воскликнул Уолдо; язык у него присох к небу.

Она рассмеялась неприятным, издевательским смехом, хлопая в ладоши. Она находилась между ним и дверным проемом, и поскольку Уолдо стоял против света, то не мог видеть ее губ.

- Сразу видно мужчину! Ни одна женщина не сделала бы такой ошибки.

Смутившись, Уолдо сел. Дети сгрудились вокруг него, смеясь, болтая, хихикая; они испускали радостные возгласы.

- Пожалуйста, принеси мне попить чего-нибудь холодного, - сказал Уолдо; сухой язык едва шевелился у него во рту.

- Сейчас у нас будет питье, - сказала она, но оно будет теплым.

Уолдо ощутил беспокойство. Дети прыгали вокруг него, издавали какие-то странные утробные звуки, облизывались, показывали на него пальцами и, не отрывая от него взгляда, время от времени поглядывали на мать.

- Где же вода?

Женщина стояла молча, руки у нее висели по бокам, и Уолдо показалось, что она стала меньше ростом.

- Где же вода? - повторил он.

-Терпение, терпение, - прорычала она и подошла к нему на шаг.

Солнце освещало ее сзади и создавало гало вокруг ее бедер. Казалось, что теперь она стала еще ниже ростом. Она двигалась как-то украдкой; дети зловеще хихикали.

В это мгновение почти одновременно прозвучали два выстрела. Женщина упала на пол лицом вниз. Дети все хором резко завизжали. Затем она внезапно подпрыгнула на всех четырех и бросилась, качаясь, к пролому в стене, затем с ужасающим воплем вскинула руки, упала на спину, стала корчиться и биться, как умирающая рыба, напряглась, дернулась - и затихла. Уолдо, в ужасе глядя на нее, даже в своем изумлении не смог не отметить, что губы у нее не открылись.