Борис Борин: Чужая память

Метод изготовления экстракта подробно разработан и записан. Операцию проводит робот, которого мы с тобой сконструировали...

- Март, мой мальчик,-продолжал Старик (так он ко мне никогда не обращался - в голосе звучала просьба и нежность),- введение экстракта мозга можно сделать и человеку. Я умираю. Но я не хочу умирать, я не хочу, чтобы все мои знания, умение, опыт исчезли. Я завещаю все это тебе... Робот проведет операцию, и ты получишь все, что я знал, умел, видел... Подумай над моим предложением, Март, и я продиктую завещание. Чтобы никто не мог тебя обвинить...- Старик устало прикрыл глаза.

Подумай... А что тут думать! Я, двадцатидвухлетний механик, стану одним из уважаемых ученых и путешественников на Земле. Слава! Влюбленные глаза женщин, восторженный гул аудиторий... Экспедиции, которые под моим руководством уходят в пустыню космоса и возвращаются на ликующую Землю.

- Включи магнитофон,- сказал Старик, словно угадав мое согласие.- И предупреди робота. У нас мало времени.

Лампы в лаборатории вспыхнули, когда я перешагнул через порог. Робот хирург встал с железного стула. Я со страхом покосился на его блистающие никелем пальцы.

- Операция по пересадке болезненна? - спросил я.

И тут же подумал: что эта усовершенствованная машина может знать о боли? Дурацкий вопрос. Но робот ответил:

- Для того, у кого берут мозг. Анестезирующими средствами пользоваться опасно: мозг теряет ясность мышления. Вводят же экстракт под глубоким наркозом. Пациент боли не ощущает.

- Приготовь Старика к операции.

Робот отступил на шаг и отчеканил:

- Такие опыты производятся только на животных. Пререкаться с ним было бесполезно, и я сказал:

- Иди за мной...

Старик, услышав железные шаги робота, открыл глаза.

Он, наверное, уже продиктовал завещание, и диски магнитофона вращались впустую.

- Пусть он послушает,- Старик указал глазами на магнитофон.

Робот слушал завещание Старика, которое кончалось приказом для пего, механического хирурга, опустив железную голову. Конечно, на металлическом лице-маске у робота ничего не отразилось, но я готов поклясться, что он бы заплакал, если бы мог.

Робот легко поднял ванну, в которой лежал Старик.

- Будьте готовы, Март. Я вас позову...

II

Голова сильно болела. Впрочем, не то слово. Череп был тонким, как яичная скорлупа. Еще минута - и он разлетится. Надо мной заботливой нянькой склонился робот:

- Операция прошла нормально. Сейчас введу болеутоляющее...

Шприц вошел в вену. Боль стала проходить, и я заснул.

Второе пробуждение было обычным. Только слабость и звериный аппетит. Никаких изменений я не ощущал.

Я не поумнел, знал и помнил то, что и прежде, до операции.

После сытного завтрака, преодолевая сонливость, прошел в лабораторию, сел за стол Старика.

Я просматривал его записи, кривые стенографические крючки и ничего в них не понимал. И ощущал только тоскливое, сосущее беспокойство.

Вышел из здания, постоял во дворе, щурясь на яркую звезду, плывущую по сиреневому горизонту, и вернулся в лабораторию. Беспокойство почему-то усиливалось, я не находил себе места.

- Закурите трубку,- сказал робот.

Это еще зачем? На Земле давно уже бросили курить, и только некоторые старики так и не смогли отказаться от привычки отравляться табачным дымом. Мой Старик курил трубку. Изгрызанный черный мундштук всегда торчал из кармана куртки. На столе лежала еще одна - слегка изогнутая, с чубуком из светлого вереска. От нее всегда тяжело и неприятно пахло табачным перегаром.

- Закурите трубку,- повторил робот,- вы успокоитесь...

Ничего не понимая, я взял со стола эту, изогнутую, набил ее желтой сухой травой, которая хранилась Стариком в деревянной шкатулке. Робот щелкнул электрозажигалкой. Горький дым обжег горло, слегка закружилась голова.

Робот оказался прав - беспокойство незаметно кончилось, и я стал соображать, чем заняться в первую очередь...

И вдруг, потрясенный догадкой, я опасливо положил трубку на блестящее стекло стола. Этого еще не хватало! Старик передал мне свои ветхозаветные привычки, а не опыт и знания. Я остался таким же, только вынужден буду на Земле каждый час искать уединенное место, чтобы всласть задымить все окружающее.

Несколько минут я сидел, словно оглушенный этой мыслью. А когда, наконец, вышел из лаборатории, заметил, что черный мундштук торчит у меня из левого нагрудного кармана. Точь-в-точь, как у Старика.

Сон, который я видел следующей ночью, был тяжел и тревожен. Серая, уходящая одаль пустая площадь космодрома. Вдали виднелась ракета, ее стремительный корпус, казалось, готов врезаться в космос.