Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

Двое переселенцев, прихватив саквояжи, не спеша приближались к вагону-столовой.

- Раздайся, древня! Шамаев гуляет! - с этим воплем, едва не сбив с ног Мишенина, из вагона первого класса вывалилась туша 'солидного' господина в шубе нараспашку. - Тришка, не отставай! - взревел он, поторапливая слугу, что следовал за ним, как привязанный. Саквояж слуга держал в руках.

Вслед вышли два господина. Чуть погодя, придерживая рукой котелок, спустился Дмитрий Павлович. Оттопыренный большой палец показал знак - 'слушать меня'.

- Бава-а-ли дни-и весе-е-лыя, гуля-га-ли мы с табой!!! - грянул Шамаев, вприсядку пытаясь изобразить какое-то 'па'. При этом его багровая рожа исходила сивушным паром.

Мужичок, будто строгая нянька, не дав хозяину упасть, подхватил его под мышки. Попутно скользнул по фигуре Мишенина. Чуть пристальней задержался на Федотове. Споткнулся взглядом на Диме, оценивая жестким взглядом, откладывая в памяти. Во всем чувствовались волчьи повадки.

У двери вагона-столовой, упрятав лицо в башлык, топтался жандармский вахмистр. Под казенными сапогами громко поскрипывал снег. Сабля 'селедка' в некогда черных ножнах бряцала в такт шагам.

Мимо него попытался проскользнуть странного вида тип. Был он небольшого росточка, в черном пальто и фуражке с лаковым козырьком (такие обычно носят 'мастеровые'). Раскосые глаза на скуластом лице напоминали о татаро-монгольском нашествии, тем более нелепо смотрелись густые черные усы с подкрученными концами.

- Пачпорт! - простуженным басом рявкнул жандарм, сгребая пассажира за шиворот.

Фуражка 'странного' пассажира упала в сугроб, обнажив аккуратный пробор.

- Па-азвольте! - возмутился 'раскосый' и засучил ногами, разыскивая точку опоры.

Вахмистр поднял его чуть выше:

- Я сказал, предъяви доку"мент!

- Так его! - одобрил Шамаев. - Ишь морда японская! Еще ерепенится! Тут те не Шаоляй! Тришка! А ну подсоби!

Тришка, сунув в сугроб саквояж, принялся засучивать рукава.

- Э! Э!!! - всполошился купец. - Имусчество без догляду! - на что слуга тут же оставил надежду размяться.

'Имусчество, какое к черту имусчество, не смешите мои тапочки' - Борис почувствовал, как от адреналина изменилось восприятие окружающего.

Как бы случайно задев Зверева, он скользящим движением передал ему пару взрывпакетов. Рядом так ничего и не заметивший нервно протирал очки Мишенин.

Удерживаемый могучей лапищей жандарма 'японец' судорожно зашарил в карманах. Достал бумагу с двумя печатями. Жандарм не глядя сунул ее в карман и шагнул к ступеням вагона.

Там уже суетился проводник, исполняя роль швейцара и метрдотеля. В руках - небольшой поднос с изрядной порцией водки и соленым огурчиком в качестве закуски.

Вахмистр 'причастился' и смачно захрустел огурцом.

- Благодарствуйте!

Остальные слова застряли в луженой глотке.

Обретя свободу, раскосый тип, вопреки ожиданиям, не бросился убегать. Вместо этого он пулей взлетел по ступенькам и, поравнявшись с лицом жандарма, что-то яростно ему зашипел.

Вахмистр, багровея, судорожно извлек бумагу. Едва глянув на документ, он тут же вернул ее владельцу.

- Обознался, ваш сясь! Покорнейше прошу извинить!

Придерживая 'селедку' и втянув голову в плечи, вахмистр торопливо зашагал прочь.

- Что лыбишься, хам?! - взвился 'косоглазый', пихая в шею проводника. - Пошел прочь!

Паровоз, окутываясь облаком пара, загудел. Пропуская вперед пассажиров, переселенцы намеренно замешкались. Шамаева без церемоний подтолкнули под зад, где его приняли Тришка с проводником. Проводник, обиженно сопя носом, потирал ушибленную шею.

- Прошу, господа, проходите! - повторял он, как автомат, без гостеприимства в голосе.

Едва последний переселенец поднялся на площадку, как вагон дернуло.

Просторный тамбур встретил новоявленных гангстеров ярким светом газового фонаря и зеркалом в полный рост. Было тут чисто и восхитительно пахло! Воздух казался насыщенным и густым, словно свежеприготовленный мясной соус.

Дима почувствовал, как в груди разливается неукротимая радость и уверенность в успехе. От этой яростной уверенности чувства обострились, движения стали по-кошачьему мягкими и стремительными. Время будто замедлило свой бег.

Оглянувшись, он увидел глаза Федотова, в которых разгоралась такая же шальная уверенность. От этого сложилась столь же лихая мысль: 'Ну что ж, за тылы можно не волноваться. Приятно работать в хорошей компании, только бы Ильич не сплоховал'.