Федор Чешко - Тараканьи бега

«Последовательная цепь поликанальных коммутаторов, работающих по принципу генератора случайных чисел, и целый ряд других специальных устройств обеспечивает стопроцентную невозможность установления адреса абонента» — ха! Уж кому-кому, а хакеру Молчанову прекрасно известно: даже возможность никогда не бывает стопроцентной, а уж Невозможность… Тем не менее, лишь проскользнув и сквозь цепь, и сквозь «ряд устройств», Матвей, почти касаясь губами микробрэйновского акустического датчика, скорей выдохнул, чем прошептал восемнадцатизначный буквенно-цифровой код.

И ничего не произошло.

Чертыхнувшись, Матвей цепко ухватил себя за уши и задумался. Потом сверился с глобстандартным календарем и снова задумался. А потом повторил код, поправившись на третьей букве и седьмой цифре.

Упрятанный в драгоценную шкатулку драгоценный микросупербрэйн тихонько прошелестел: «Контакт установлен». Затем он, как напуганный осьминог, выпустил темное облачко плотной струистой мути. Это облачко — видеопространство голографического дисплея — повисло перед самыми молчановскими глазами, но рассмотреть в нем можно было только какие-то маловнятные пятна, еще темнее прочей темноты.

Зато динамик разразился исключительным разнообразием всяческих звуков — приглушенных, но вполне явственных. Сперва Матвей решил, что на противоположном конце его замысловатого пути через Интерсеть кого-то убивают, потом — что этого кого-то убивают по-садистски, с очень хитроумными пытками. Лишь ценою изрядного умственного напряжения Молчанов сумел наконец понять, какое-такое грязное дело вершится на пресловутом «противоположном конце». А поняв, сказал (несоизмеримо громче и внятнее, чем принято при обычном людском разговоре):

— Деточка, у этого сучьего сына сифилис, спид, альбийская плесень и тяжелейшая форма люцифоза. А еще он скрытый тамерланит: он то, чем сейчас в тебя лезет, сроду не мыл; он, когда в душ идет, это место полипластом обмазывает — чтоб, Тамерлан спаси, не подмокло… А еще у него все лежбище нашпиговано объективами, подслушками, сенсорами всякими — сейчас по тебе кроме него елозят тыщи полторы-две виртуальных хахалей…

Гробовая тишина, которую микробрэйновский динамик транслировал на протяжении этого монолога, вдруг сменилась суетливым барахтаньем, женский голос взвизгнул на англосе: «Отстань!», что-то оглушительно ляпнуло, словно бы кусок мяса изо всех сил швырнули об стену… Потом были мягкий убегающий топот, отдаленный выкрик: «Извращенец, свинья!» и гулкий удар захлопнувшейся двери.

Скрип, почерпнутая из несметного языкового разнообразия мешанина бранных шедевров (на сей раз мужским полубасом-полубаритоном), какая-то возня — и дисплей молчановского супермикро наконец-то разродился изображением.

Изображение изобразило хмурую физиономию со стремительно багровеющим пятном на местами выбритой левой щеке.

— Хэлло, Мат, — сипло изрекла физиономия теперь уже исключительно на англосе. — Объясни, почему я еще ни разу не свернул тебе шею?

— А ручка у твоей сегодняшней девчушки — о-го-го! — Игнорируя «хэлло» собеседника, Матвей с восхищением рассматривал его щеку.

Собеседник опять сплюнул:

— У девчушки рост метр восемьдесят девять, и она чемпионка Европы по хэвиболу. И между прочим, она не девочка. И уж точно теперь не моя — после кое-чьей скотской брехливой выходки.

— Прости, Дикки-бой, но ты отчасти сам виноват. Держи свой микробрэйн не под подушкой, а, скажем, в сортире, и мне не придется спроваживать очередную твою…

— Если бы мой брэйн был в сортире, как бы я услышал вызов? — огрызнулся Дикки-бой, он же давний молчановский друг-приятель Дик Крэнг.

— Н-н-да, это ты прав, — Матвеевы губы растянула снисходительная усмешка. — Но все равно (еще раз прости) твоему брэйну в сортире самое место.

Лицо Дика отдалилось, перекосилось как-то… Что-то он там делал — небось, натягивал трусы или кутался в одеяло.

— В сортире… — обидчиво протянул Крэнг, завершив наконец маловнятные свои дела. — Почему в сортире? Конечно, мой микро с твоим не сравнить, но по мне и такой хорош. И память на уровне, и быстродействие тоже…

Матвей заухмылялся еще снисходительней, но решил не объяснять, какой именно из брэйнов Дикки-боя он подразумевал. Тем более что по большому-то счету который из них в разумении ни держи, все вышесказанное получается к месту.

Да, ничего этого вслух Матвей не сказал. Вслух он сказал вот что: