Федор Чешко: Тараканьи бега

Чин-чин сел, спустив ноги на ворсистое покрытие пола. Потом растер пальцами виски. Потом глянул в мокрое, белое лицо старосты и осведомился:

— А ты сколько выпил?

— Чего? — Положительный человек Виталий Белоножко сперва опешил, а миг спустя, поняв, возмутился:

— Я даже на Земле пью только… это… Ну, иногда только. А уж тут… Ты вообще понимаешь, чем такие выходки могут?!. Пьянство при искусственной силе тяжести — это… это…

— Кончай зудеть! — Дотянувшись до бутылки, Чинарев вознамерился было хлебнуть из горлышка, но передумал и стал пристально вглядываться в бутылочное содержимое. — Ах, Детки-детки, — горестно пробормотал он, — неужели мамочка не говорила вам, до чего доводит алкоголизм?

Виталий тоже вгляделся и едва не заплакал от омерзения: в бесцветной жидкости плавало несметное множество разнокалиберных тараканьих подростков.

— Вот видишь, — Чин-чин скорбно вздохнул, — не одни люди готовы жизнь прозакладывать за хороший глоток. Думаешь, отчего вляпались только маленькие? Потому что взрослые умней? Так бы не как! Взрослые просто-напросто не пролезли: тут, наверно, водятся исключительно черные, а они слишком толстые для этого горлышка… Слушай, у тебя нет какой-нибудь палочки, а?

— Зачем тебе? — Белоножко говорил очень невнятно — его рот свела прочная гадливая судорога.

— Самый маленький еще трепыхается. Надо спасти.

— Да выкинь ты эту мерзость! — Виталий из последних сил отворачивался от злополучной бутылки, которую Чинарев упорно норовил сунуть ему под нос. — Нализался, как последний… Ты хоть что-нибудь способен соображать, или вообще?..

— Почему вообще? Я все способен! Я, например, в момент сообразил, что Извер… ер-р… ой, господи, чуть все вчерашнее обратно не вылезло… так вот: Из… ой, ну ты понял кто… у него в башке какой-то контактик расконтачился. Понимаешь, черт-те сколько времени один в этом гробу — тут бы кто хошь… Так что если он станет бормотать всякую мутоту — Лига там, хакеры, романсы всякие — не верь. И вообще не слушай. Че, в самом деле, с психа возьмешь!

— Поставь свою бутылку и слушай меня! Сейчас с Ленкой отец связывался по личному коду. Директор. Он ее предупредил… Ну, конфиденциально, понимаешь? Короче, он узнал, что завтра или послезавтра к нам прилетает поверяющий из Космотранса. Так вот, Леночкин отец очень просил, чтоб мы не ударили лицом в грязь.

— Ну че ты все зудишь, и зудишь, и зудишь… — Чин-чин опустил в бутылочное горлышко длинную нитку, выдернутую из какой-то постельной принадлежности. — Просил — уважим, что за дела? Ну, маленький, смелее, хватайся… Не переживай, староста, не буду я поверяющего лицом в грязь… Вот так, маленький, лапками…

— Да ну тебя к дьяволу, пьяная свинья! — Положительный человек Белоножко разозлился до полной утраты всей своей положительности. — Давай сюда программу, без тебя доделаю! Там и осталось-то… Я с тобой дольше канителюсь, чем там осталось!

Чинарев вдруг разогнулся; лицо его вытянулось и закаменело.

— Знаешь… — он судорожно вздохнул, — знаешь, а ведь это мне только примерещилось. Не трепыхается он.

Виталий бесстрастно произнес:

— Кажется, я начинаю понимать, как становятся убийцами.

Чин-чину захотелось оправдаться, объяснить, что юные тараканы упали в бутылку сами, по их собственной тараканьей воле, и, следовательно, убийства как такового не было. Да, захотелось было Чин-чину объяснить все это, но тут же и перехотелось. Он вдруг подумал, будто Виталий мог иметь в виду не историю с тараканами, а нечто совсем другое. И еще он подумал, что пора наконец трезветь.

— Контейнер с «семечками» на столе. Иди загружай, а я сейчас это… приведу себя в рабочее состояние и тоже в рубку… — Чинарев с трудом поднялся на ноги и проковылял в душевую.

— Слушай, — Белоножко, покусывая губы, глядел ему вслед, — тебе Ленка нравится?

Смутная тень за полупрозрачной дверью на миг замерла; сквозь шум воды донеслось нечто невнятное.

— А ты ей, дурехе, нравишься, — сказал Виталий, поворачиваясь к Чин-чинову столу. — Она после разговора с папенькой сперва не ко мне, а к тебе пошла. Минут пять проторчала в твоей каюте, а потом полчаса мне рассказывала, что мускулы у тебя, как у древнеегипетского Геракла, и что ты точняком кримэлемент, раз во сне ругаешься с какими-то судьями. А еще она, прежде чем к тебе заходить, специально переоделась в тот спортивный костюмчик. Ну, в ТОТ костюмчик. Про который Изверг сказал, что голой приличнее.