Федор Чешко - Архангелы и Ко

Матвей вздохнул, отвернулся от шедевров прозекторского искусства.

В принципе-то хорошо, что всадническому поведению можно приискать объяснение, хоть кажущееся логичным… «Хорошо» — это в свете так еще толком и не обсусоленной новоэдемско-каталажечной идеи… И тем более в упомянутом свете радует, что логичность оная для свежего (например — Клаусова) глаза прям аж плавает на поверхности. А только бездумно хватать с поверхности что попало тоже опасно: все же знают, ЧТО на эту самую поверхность всплывает чаще иного-прочего…

Глуша прочие звуки, в интеркоме запульсировали надрывные полувыдохи-полувзрыки; внешний микрофон продавил сквозь них стремительно надвигающееся чавкотное гупанье… Матвей, не оборачиваясь, раздраженно тряхнул вскинутым кулаком: отвали, мол, не до тебя.

Выбравшийся наконец из оврага Дикки-бой и сам уже понял, что суровую расплату с коварным другом-изменником придется пока отложить. Но понятливость Крэнга — увы! — запоздала: нить Матвеевой мысли успела лопнуть.

Они опять шли. Вперед да вперед, к подернувшей пригоризонтную даль сизо-голубой дымке.

Аборигенскую версию запрещающего дорожного знака люди все-таки решили проигнорировать — не без преизрядной душевной борьбы, направленной, главным образом, на сокрытие этой самой борьбы от таких отважных, таких решительных и таких несомневающихся (все это, естественно, с виду) спутников.

Единственное, во что внесло коррективы созерцание всаднической кладбищенской выставки, так это порядок движения. Матвея выпихнули в головные: во-первых, как монопольного обладателя знаний о цели увеселительной прогулки по привольным просторам байсанского гриба, а во-вторых, как самого слабого стрелка — чтоб все время был на глазах.

Фурункул и Клаус шли слева и справа от испмеханизма. Именно так: Фурункул слева, а Клаус справа. Как бишь остроумцы из десантников да рэйнджеров величают корабельные экипажи? Офисными клерками? Геморройщиками? Так вот, вдруг оказалось, что мичман-навигатор, геморройщик, клерк и отнюдь не левша Кадыр-оглы умеет стрелять левой, а потому при опасности справа ему не придется разворачивать громоздкую штурмовую винтовку на сто восемьдесят градусов. Ну прямо тебе не Кадыр-оглы, а бездонный кладезь самых неожиданных навыков и достоинств… имеющих направленность, все более четко очерчивающуюся и весьма тревожную.

А Крэнг мстительно заявил, будто вконец обессилен тягчайшими трудами, на каковые его обрекла скотская шуточка некоего Мат… м-м-м… Бэда Рашна, и потому он, Крэнг, идти более не способен, а способен он только ехать на механизмовой спине. Впрочем, несмотря на крайнее свое изнеможение, Дикки-бой изъявил готовность самоотверженно сесть задом наперед и «прикрывать тыл».

Оспаривать эти наглые притязания никто не стал — некогда было, да и крыть не сыскалось чем. Матвея лишь то утешало, что сидеть по-турецки на гладкой спине мехисполнителя, да еще и имея в руках изготовленную к делу длинную увесистую стрелялку… этаким образом путешествовать оказалось не многим легче, нежели переться пешком.

Так они и шли.

То в гору, то под уклон.

То оскальзываясь на синюхе, то запинаясь о камни, влизанные ветрами, ливнями или чем-то еще в серый ноздреватый песок.

Под небом, похожим на пеницеловый ворсопластырь б/у.

К словно в насмешку не желающей приближаться дымоподобной полосе у стыка неба со степью.

И вдруг…

Клокочущая в интеркоме невнятица — свое и чужое дыхание, глухие междометия (преимущественно негативного оттенка), исключительно содержательная информация внешних микрофонов, — все это вдруг прорезалось чьим-то неуместным вопросом:

— Мат, а почему ты выбрал себе такое дурацкое псевдо?

Сперва Матвей вообразил, что это Крэнг решил так по-идиотски сквитаться за выходку с микробиде. Даже успелось подуматься нечто вроде «ну все, с-сучий вылупок, считай, тебе крупно не повезло: на расправу всадникам ты уже не достанешься». Но озвучить эту крайне ценную мысль Молчанов не успел. Именно в тот миг, когда он уже сдержал шаг и, оборачиваясь, приоткрыл было рот, интерком рявкнул:

— Заткнись!

Та-а-ак… Самое забавное, что рявкнуто было совершенно точно голосом Крэнга. Матвей на всякий случай переспросил:

— Заткнись — это мне?

— Дурак, — буркнул Дикки-бой.

Матвей удовлетворенно кивнул и двинулся дальше.

Вот так. До сих пор Фурункул был единственным (не считая механизма) участником сей милой экскурсии, который не знал настоящего имени Матвея Молчанова. Спасибо Крэнгу и Клаусу: оба как могли сдерживались, обращаючись. Но Карбункул-Фурункул, похоже, и по их полуобмолвкам сумел догадаться. Он ведь только так, с виду того… А собственно, чего «того»? Интеграл по замкнутому контуру в уме, естественно, не возьмет, но в более практичных делах наверняка даст фору любому яйцеголовому. Вот и дал. Дикки-бой наверняка ведь не удержался прихвастнуть перед этим неголубым некарбункулом дружбой с великим хакером и популярным поэтом. А дальнейшее уже впрямь дело минимума наблюдательности и сообразительности.