Александр Мееров - Сиреневый Кристалл

— Вот как?!

— Да, Алеша, старый Ченснепп уже тогда чуял, что древняя паутоанская тайна стоит того, чтобы потратить время и средства. Добраться нам до материалов, имеющихся в метрополии, трудно. Почти невозможно. Да это, пожалуй, и не потребуется. Изучая материалы экспедиции Вудрума, мы узнаем многое. Может быть, даже все, что нам необходимо. Очень хочется думать, что сможем, сумеем разобраться во всей этой истории. Ведь это не только увлекательно, но и нужно. Вы не прочь окунуться в архивы, начать восстанавливать документы прошлого, разыскивать людей, когда-то занимавшихся всем этим?

— Не так-то легко стать историком.

— Зато чертовски интересно. Только здесь, в Ленинграде, можно восстановить утерянное, вскрыть то, что упорно замалчивают ченснеппы. Думаю, нам удастся раскопать многое недостающее для решения силициевой загадки, достать такое, чего нет у Ченснеппа. В руки его отца попало кое-что из добытого экспедицией, однако воспользоваться этим ему не пришлось. Началась первая мировая война, в Европе было не до тайн далекого Паутоо, а через несколько лет Гун Ченснепп умер.

Его сын, Нум, унаследовал плантации, заводы. Плантаций, правда, поубавилось: у нас, в свободном Паутоо, уже почти завершена национализация земель, но у Нума Ченснеппа сохранились обширные владения в Западном Паутоо, а вы знаете, что там еще властвует метрополия. Ченснепп умен, изобретателен и властолюбив. Он не может и не хочет примириться с независимостью Паутоо. Все, что исходит не от него, им не признается, что не подвластно ему, им отвергается. Он достаточно современен, чтобы понять, как устарели методы его отца и ему подобных, удерживавших национальные богатства паутоанцев силой оружия, и достаточно энергичен, чтобы изыскивать новые методы. Насколько я понимаю, девиз Ченснеппа — «владеть это распоряжаться».

В свободном Паутоо Нуму Ченснеппу сейчас не принадлежит практически ничего, но на архипелаге его влияние продолжает сказываться во всем. Он не только поддерживает, но и расширяет сферы своего влияния, не упуская ничего. Искусство, наука, печать, религия, не говоря уже о банках и промышленности, так или иначе находятся под его контролем, незаметно направляются его людьми. Вот и силициевой загадкой Ченснепп занимается уже много лет. Вернее, не он, конечно, а профессор Асквит, который сумел привлечь к этому нашего крупного ученого профессора Куана Родбара. Ченснепп оборудовал превосходные лаборатории, но что делается в них — нам пока неизвестно.

— Теперь мне ясно, почему Мурзаров не нашел ничего в литературе.

— И не найдет. По крайней мере до тех пор, пока… Я убежден: силициевая тайна привлекательна и опасна. Надо сделать все возможное, чтобы она не попала в руки людей, которые употребят ее во зло. Прав был Вудрум. Он сделал все возможное, чтобы его открытие не досталось…

Юсгор замолчал. Я думал, что он подыскивает нужное слово, хотел помочь ему, подсказать, но дело, оказывается, было в другом. Увидев зеленый огонек, приближавшийся к нам со стороны набережной Кутузова, Юсгор, яростно жестикулируя, закричал:

— Такси! Такси! — Машина, противно визжа тормозами, остановилась возле нас. — Алеша, поехали!

— Куда?

— В порт.

— Ночью? Зачем?

— Алеша, я не могу. Я стоял и смотрел туда… Смотрел, где море… Вспомнил записи, дневники… Как это было интересно. Ведь именно отсюда к нам на Паутоо уходил пароход с экспедицией Вудрума… Ну, пожалуйста, ну поехали!

Мы вскочили в такси и помчались в порт. В порт нас не пустили. Но море было совсем рядом. Где-то здесь, неподалеку, пирс, от которого отвалил пароход с экспедицией. Вот по этим же камням проезжали пролетки, подвозя к порту отважных исследователей… Впоследствии мы несколько раз приезжали в порт, ознакомились с его историей, представили себе обстановку, в которой осенью 1913 года происходил отъезд экспедиции, но это уже были другие, деловые визиты. Они не впечатляли так, как тот первый, ночной, когда Юсгор, переполненный впечатлениями дня, успехом доклада, планами на будущее, и в самом деле должен был получить какую-то разрядку. Тогда он только подержался за железные прутья ворот, всматриваясь в темноту, жадно вдыхая влажный морозный воздух, и был, кажется, очень счастлив. Во всяком случае, он часто потом вспоминал эту бестолковую, но очень понравившуюся ему поездку.

Больше трех месяцев Мурзаров, Юсгор и я все свободное время посвящали поискам материалов, так или иначе связанных с Вудрумом, его семьей, друзьями, учеными, с которыми он вел переписку. Сперва я никак не мог понять Ханана Борисовича. Мне представлялось пустой тратой времени его стремление расширить круг наших изысканий, выкапывать такие документы, которые, на мой взгляд, не имели прямого отношения к интересующему вопросу.