Дмитрий Шатилов - Нф-100 - Изобретатель смысла

- Тощий такой, чернявый, - охотно пояснил Конкас, - Он постучит в окно - я и впущу. Что я, изверг - не впустить? Скажу только: не трожь машинку печатную, добрый человек, я за неё головой отвечаю. Разговариваем с ним: очень сердечный, все, как здоровье спрашивает.

- Какой же это мой знакомый? Я такого не знаю.

- А я, что - спрашивал, что ли? Мало ли какой - может такой, что лучше и не знать.

После непродолжительного раздумья Гиркас не нашёл способ парировать этот аргумент. Он глубоко вздохнул и сосчитал про себя до десяти.

- В любом случае, - сказал он, наконец, - ты должен знать, что делать, когда у нас посетители.

- Да знаю я, - проворчал Конкас, умудрившийся за несколько секунд вновь задремать, - Сколько раз твердили, аж голова болит...

- Ах, знаешь! - в эти слова Гиркас вложил весь доступный ему сарказм, - Вот это что- то новенькое! Ну, раз знаешь - повтори.

- Это зачем ещё?

- А затем, что я хочу слышать, помнишь ты или нет.

- Незачем вам это слушать, - проворчал Конкас. - Что привязались? Разве это дело - так человека мучить? Я немолодой человек, в конце концов. У нас, конгар, говорят...

- Да плевать мне, что у вас говорят! - возмутился Гиркас. - Я тебя по- человечески прошу, а ты?

- А я что? Вот будет следующий раз, так я мигом! - и с этими словами Конкас перевернулся на другой бок и демонстративно засопел.

Глядя на его тощую спину, Гиркас поймал себя на мысли об убийстве. Нет, правда, отчего бы его не прикончить? Никто за это не накажет, ведь официально Конкас уже мёртв. Всё лишь вернётся на круги своя, а он подыщет себе нового секретаря. Пусть он будет кем угодно: вором, пьяницей, сумасшедшим, только бы не конгаром.

На минуту в апартаментах воцарилась тишина, прерываемая только свистящим храпом Конкаса и тиканьем часов в кабинете. Эти два звука обладали поистине чудесной способностью притуплять все имеющиеся у человека чувства: даже обозлённые кредиторы Гиркаса, услышав их, теряли напор и позволяли отвести себя на кухню, напоить чаем и выторговать ещё одну отсрочку.

На Гиркаса же они, в силу привычки, действовали как лёгкое успокоительное. В конце концов, сказал он себе, всё и так кончилось хорошо: посетитель ушёл, не доставив проблем, да и Конкас в этот раз не слишком капризничал. До аванса осталось потерпеть всего три дня, уж это время пролетит быстро, а там, если посчитать, и до зарплаты недалеко.

С зарплаты Гиркас рассчитывал пополнить гардероб парой носков - в отношении одежды он придерживался того мнения, что излишества вредны, - и заказать хвалебную статью о себе в "Голосе Новой Трои". Предыдущая статья о Дун Сотелейнене явно заставила горожан думать, что Гиркас не просто жалкий и никчёмный человек, но - и это намного хуже - ещё и бездельник, бесстыдно живущий на содержании у честных налогоплательщиков. Чем ещё объяснить то, что на другой день после публикации этого жалкого пасквиля он услышал на улице следующий разговор:

- Да этот малый даже не знает, каковы его обязанности! - хрипло говорил обладатель свежего "Голоса".

- Да уж, - вторил ему собеседник, - И где таких только берут!

- Нет, ты подумай, - горячился первый, - каких делов он может натворить, если...

- Если что? - спросил второй, не дождавшись продолжения.

- Ну, если он будет делать неправильно то, что делает...

- А что он делает?

- Да это же... Ну... Слушай, а ведь чёрт его знает, - растерянно произнёс первый. - Вот сроду не понимал, чем занимается Дун Сотелейнен.

- Это что, секрет какой- то? - недоверчиво спросил второй. "Очевидно, он из другого кантона", подумал тогда Гиркас.

- Да нет, какой тут секрет! - отмахнулся первый. - Хочешь, другого спроси. Хотя, знаешь, я вот только что подумал: а ведь этого никто не знает.

- И зачем он вам тогда вообще нужен?

- Ну как - зачем? - развёл руками первый. - Жалко! Какой- никакой, а человек. Что же, погибать ему, если он ни для чего не годится?

Разговором этим Гиркас остался крепко недоволен. Сказать по правде, он и сам не знал, в чём заключаются его обязанности. За то короткое время, что он успел пробыть Дун Сотелейненом, ему пришлось столкнуться с вещами, порою так далеко отстоящими друг от друга, что составить из них цельную непротиворечивую систему у него не было возможности. Однажды он пожаловался мне, что перестал различать "хорошо" и "плохо".

- Когда сегодня ты миришь враждующие стороны, а завтра помогаешь закапывать труп, - говорил он, - тебе становится не до обобщений.

Я думаю, что в какой- то момент он догадался, что за обязанности в его положении можно выдать всё, что угодно, даже сидение в шкафу, и служба волей- неволей стала для него полем для экспериментов. Проведя несколько опытов, он установил, что звание Дун Сотелейнена не даёт ему права трогать замужних дам в присутствии мужей, получать пособие по инвалидности или проходить в кино вне очереди, так что в своём стремлении зайти как можно дальше Гиркас счёл разумным ограничиться шкафом.