Фредди Ромм - Время решать

— Эй, не спеши! — окликнул его Ян. — Учти: это комбинированные джунгли, нечто среднее между амазонскими, индийскими и африканскими! Там есть одна дрянь, плюющая ядом! И колючки ядовитые попадаются! Так что пугайся любого неприятного ощущения и подозрительного звука или движения, но в меру!

Эвар кивнул и взялся за ручку двери, ведущей в тренажёрное помещение.

Майское солнце щедро рассыпало по земле ласковые лучи, маня теплом и светом. Глаз радовала зелень растений, легонько покачивающихся в такт дуновениям ветерка. В предместье Тампль было куда спокойнее, чем в измученном, залитом кровью недавних боёв Париже. Возможно, поэтому хотелось приехать сюда пораньше — прогуляться, вдохнуть полной грудью чистый, свежий воздух, поглазеть на смешливых местных барышень.

Когда Эвар вошёл в ресторане 'Ванданж де Бургонь', где намечалась вечеринка по случаю оправдания артиллеристов, отказавшихся сложить оружие после роспуска Национальной гвардии, там не было никого, кроме Дюма.

— О, привет, Александр! — прямо с порога завопил Эвар. — Как твои дела?

— Привет! Хороши дела! — пробасил, ухмыляясь, усач. — 'Генрих Третий и его двор' будет ставиться в Англии!

— Поздравляю! А как мушкетёры?

— Что? — самодовольное выражение вдруг покинуло физиономию знаменитого литератора и сменилось безмерным изумлением. — Какие ещё мушкетёры?

— Ну как же?! — удивился Эвар. — 'Три мушкетёра'! Д'Артаньян и его друзья!

Глаза Дюма выпучились, словно он понятия не имел, о чём толкует приятель. Эвару стало не по себе. 'Он что, действительно не понимает, о чём я говорю? Может, я спутал — это не он написал, а его сын?'

— Ну как же! — упавшим голосом продолжал Эвар, садясь за стол напротив Дюма и чувствуя, что в чём-то ошибся. — Миледи, кардинал Ришельё…

— Хм! — задумчиво отозвался вдруг Александр. — Про эпоху Ришельё написать действительно интересно. Может, и мушкетёры там будут фигурировать какие-нибудь — знаешь, этакие безголовые балбесы, для которых честь — это махание шпагой ради интересов сильных мира сего. Только если я возьмусь за такое, то не кардинал будет главным героем и, конечно, не эти тупые авантюристы. Миледи, говоришь… Красивая, потрясающе красивая женщина, одинокая, скажем, вдова, которую Ришельё пытается использовать, а она просто хочет спокойно жить ради своей любви и ребёнка… Она, разумеется, погибнет, и убьют её те самые мушкетёры. Соберутся вместе, заманят в ловушку и убьют её, связанную. Этим они покажут, чего стоят их рассуждения о чести.

— Вот как?! — изумился Эвар. — Я понял совсем иначе…

— Как? Что ты понял? — снова удивился Дюма.

— Мне кажется, эти мушкетёры, хотя и роялисты, не так уж плохи, — попытался выйти из положения Эвар, мучительно соображая, где же он допустил ошибку и почему друг словно забыл про самый известный свой роман.

— Что, тебе они нравятся? — ухмыльнулся Дюма. — А ещё республиканец! Ну, ладно! Постараюсь показать их как можно выгоднее! А главного из них сделаю похожим на тебя, если не возражаешь! Только математикой он заниматься не будет. Что скажешь?

— Ну, давай, — упавшим голосом ответил Эвар. Он оглянулся, ища повод сменить тему, и обнаружил, что банкетный зал уже полон.

— Э-э! Заболтались мы с тобой! — понизил голос Дюма. — Уже банкет начинается! О мушкетёрах поговорим в другой раз!

— Прошу внимания! — журналист Франсуа Распай поднялся с места и постучал ложечкой по своему бокалу. — Сегодня мы чествуем наших замечательных артиллеристов! Вот с кого должна брать пример армия! Слово для первого тоста предоставляется…

— Эвару! — выкрикнул кто-то. — Он отличился на баррикадах!

— Да, точно! Пусть тост произнесёт Эвар!

— Согласен! — улыбнулся Распай. Он ободряюще улыбнулся через стол Эвару и подмигнул:

— Давай, друг! Зажигай первый факел!

Эвар, всё ещё размышляющий, что же такого неправильного он сказал Дюма, налил себе бокал шампанского и поднялся с места. 'О чём бы произнести тост? — думал он. — Конечно, за будущую республику и против Луи Филиппа. Да, но… зачем это? Луи Филипп давно мёртв. Пусть он не во всём был прав, оскорблять покойника некрасиво, тем более что когда-то он сражался за Республику'. Вдруг взгляд его упал на противоположную сторону стола, и молодой человек увидел Жюли. Она сидела по левую руку от Дюма и загадочно улыбалась. 'Жюли! Вот оно, главное! Красота и благородство женщин!'

— Господа! — заговорил он уверенно. — Предлагаю оставить политику прошлому и поднять бокалы за самое главное, что существует в этом мире: за красоту наших женщин и их терпение к нам, непутёвым мужчинам! Да здравствуют прекрасные женщины! Пусть они правят миром!