Олег Овчинников - ProМетро

– Прикинь! – попросила она.

Я прикинул.

Да нет, куда же? Она же говорила, он скромный. И денег таких не было. В общем, через две недели – это уже в апреле было – забрили и забрали. Нет, не в горячую, но там тоже постреливают… Ну! Ждала его, значит, как дура… Ну пусть я потерплю немного, сейчас она уже закончит… Ну пусть я налью себе тоже, не надо так распаляться… Ну хорошо, вот так пока, хочу?.. Ну-ка, пусть я привстану. Да-а-а… А я ей с каждой минутой все больше нравлюсь. В человеке все должно быть симметрично. В смысле, пропорционально… Не слишком сильно?… Так вот… Ждала, как дура… Письма писала… К себе никого… Говорит же – никого! Не верю? А если ногтями?.. То-то же!.. Нет, не специально отращивала, она же не кошка… К себе, значит, никого… Ну, только Валерка один раз сунулся по старой памяти… Так с ним же еще когда… Да и жалко стало, так смотрел… Во-от… Я только пусть смотрю – пусть пока не кончаю!.. Ждала, значит, ждала… А я думаю, удобно левой рукой?.. Тогда она вообще сейчас все бросит! А пиво ей что тогда, через трубочку что ли?.. Да пусть подожду я, наконец! Трахнуть-то каждый может, а вот дослушать… Ну, короче, в конце концов дождалась, но не его. Письмо вместо пришло, там пишет: «Извини, Надь, но я встретил другую…» Даже имя какое-то было, только разве этих Гюльчатаев запомнишь?.. Нет, ну она говорит, какая все-таки сволочь!

– Прикинь! – предложила она.

Я прикинул. И больше прикидывать мне не хотелось.

– Слушай, – оборвал я ее на полувздохе, – у тебя никогда не возникало ощущения, что ты – всего лишь персонаж какого-то недописанного романа, причем даже не первого плана? И вся твоя жизнь на самом деле, все эти мысли, чувства и надуманные проблемы – только слова, набранные крупным шрифтом через полтора интервала?

Моя речь произвела на Надю в точности такой эффект, которого я добивался. Она резко замолчала, посмотрела встревоженно, коснулась пальцами лица и спросила:

– Чего?

Повторить я бы все равно не смог.

– Я говорю: ты в рот-то берешь?

– А? – осмысленность медленно проступала на ее лице. Вместе с облегчением и легким налетом смущения. – Н-ну… конечно, – и в самом ее тоне я еще раз услышал это «Н-ну… конечно. Зачем спрашивать об очевидном?» – Сейчас, только допью, – она поднесла к губам стакан, свободной рукой стягивая волосы в тугой пучок на затылке.

Делала она это не то что бы очень хорошо, но – что немаловажно! – молча. А когда закончила, сразу же попросила еще пива.

Как это иногда случается, за несколько секунд до оргазма пришло вдохновение, на этот раз выплеснувшееся в коротком четверостишии:

«Твои губительные губы

Влажны, вальяжны и вольготны.

Все это было бы щекотно,

Когда б вы не были так грубы…»

И я немного пожалел о том, что моменты вдохновение в последнее время возникают все реже. В текущем году это был, по-моему, всего третий случай.

Кровать скрипела безбожно!

Даже мелькнула нелепая мысль: а не слышно ли нас остальным пассажирам в вагоне?

Я изображал распростертого атланта, упираясь в одну боковушку кровати ногами, а в другую – руками, чтобы хоть немного уменьшить сводящий с ума скрип. А оседлавшая меня Надя совершала скачкообразные движения, при этом ее груди сталкивались друг с другом с таким звуком, словно надо мной хлопал крыльями лебедь – невидимый, но почему-то обязательно белый. Я глядел в потолок, на люстру, чьи пластмассовые хрусталинки вздрагивали от несуществующего сквозняка, и вспоминал рассказ Валерьева про матрешек, который читал когда-то давным-давно, еще в прошлой жизни… Там было что-то про расстояние между телами и какое-то «взаимопроникновение сознаний». Расстояние между моим телом и Надиным было, строго говоря, отрицательным и плавно колебалось в диапазоне плюс-минус несколько сантиметров, так что оставалось только удивляться, почему это взаимопроникновение до сих пор не наступило. И еще я очень надеялся найти в своих ощущениях, помимо банального трения слизистых, хотя бы крошечный элемент романтики. Но надежда постепенно умирала, медленно и незаметно.

А другая Надежда – и это, должно быть, было что-то из области психосоматики – через каждые десять секунд отвлекала меня одним и тем же вопросом: «Тебе правда удобно? ». И я неизменно отвечал ей: «Неважно! » Неважно… неважно… неважно… И так до самого конца, когда все действительно уже стало

– Не… важ… но, – произнес я в три приема и передал по своим бедрам бессловесный сигнал: «Стой, раз-два! ».