М Валигура - Кольцо Афродиты

Я коротко помолился.

-Бабушка,- кричу,- а ты откуда? С того свету?

-Я из Симферополя.

-Уй!- испугался я.- Динина?

-Но.

-Как там Динка? Не блядуeт без меня?

-Иродов, сука, отдай челюсь!

-Каку?

-Встамну!

-А! То - мигом. Айн момент, геноссе.

-Одна нога здесь, друга в могыле!- пригрозила старая тварь.

Я кинулся в чулан. На пыльной полке в окружении мертвых покусанных мышей лежала бабкина челюсть. Времени она тут, видать, не теряла. Разрослась, возмужала, вопчим, выглядела куда внушительней, чем при нашей первой встрече.

Схватив ее, я выбежал из чулана прочь - загадочную смерть мышей потом расследую. На кухне соседи продолжали заниматься актом. Это было отвратительно.

Я выбежал под дождь.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Смердело...тьфу, блядь,- смеркалось. Дождь хлестал. Сквозь его серую паутину проглядывали яркие огни того нового Города, который упорно заглатывал старый.

Через туман неслась Гигантская Вставная Челюсть, перемалывая керамическими зубами самые лакомые куски Города. Наконец, она заглотила мой дом и, равномерно пощелкивая зубами, понеслась дальше.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ)

Динина бабушка открыла мне, шамкая голыми деснами.

-Якши,- проскрипела она.- Челюсь с собой?

-Челюсть,- говорю,- всeгда со мной.

В подтверждение я клацнул зубами.

-Подожди здесь.- Старушка пошла на кухню за топором.

-Поиграем в преступление-наказание в поддавки?- раздался оттуда веселый голос процентщицы.

-Не,- говорю,- Алена Хуйвасзнаеткаковна. Знаем мы, как вы плохо играете.

Тут бабка снова вышла в прихожую; без топора - на понт брала. Я, не желая искушать судьбу, метнул ей засраную мышами челюсть. Старуха страстно вставила ее в рот. Рот, очевидно, от доброй пищи, тоже разросся - челюсть вошла без скрыпа.

-Дина,- говорю,- блдяь, дома?

-Тебя это не должно ебать,- добродушно отвечает бабушка.

-А кому ж тогда должно это ебать?

Тут старухины глазки потеплели,она обольстительно похлопала меня по щеке и прорворковала, блядица:

-Дома, дома.

-Ну, посторонись тады, старая гнида.

Старушка озорно хихикнула.

-Вошь,- говорю,- кубическая, прости Господи!

И, перекрестившись, вошел в комнату.

Дина сидела в комнате одна и, совершенно голая, смотрела по телевизору "В сель-ский час, малыши".

-Кака ж ты тоща!- сказал я.

Дина оторвала голову от Хрюши, въебывающего на комбайне, и повернулась ко мне.

-Не могла,- говорю,- бабку объесть, пока у нее челюсти не было?

Тут бабка вкатила в комнату и уселась, гиена, перед телевизором.

-Слушай,- говорю,- когда ж ты сдохнешь?

-Но.

-Чо "но"! Ты уeбешь отсюда когда-нибудь?

-Но.

-Блядь, старая клизма! Оглохла, падаль?

-Но... а?

-Хуй на.

Старушка сделала погромче.

-Блядь, выруби свой говорящий ясчык!

-Ось?

-Дура. Говорясчий ящик вырубишь, блядь, или нет?

-Но.

-Не спорь с бабушкой,- раскрыла наконец рот Дина.- Она плохо слышит.

-Зато жрет хорошо.

-Но.

Под шумок я прислонил Дину к бабкиному креслу и, глядя на ейный затылок (динкину, то есть, жопу), вспомнил про свово деда. Тот, пидор, ходил на лося с голыми руками.

ЛИРИЧЕСКОЕ АТСТУПЛЕНИЕ (КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО АТСТУПЛЕНИЯ)

А на протяжении нашей с Диной любви бабка пялилась в телевизор, восторженно поклацивая вновь обретенной челюстью.

ОН БЫЛ ЛЕСБИАНКОЙ СТЕПНОЮ, ОНА Ж ВОДОЛАЗОМ МОРСКИМ

Первым делом я наведался в редакцию. Редакция была пустынна и гола: счез даже патрет Ульяныча (не то Надеждина, не то Тупойблядиленина). Сейфы были опечатаны, столы изрезаны неприличными, на мой взгляд, словами. В уголке валялись разбитые яйца Аркалия. "Это ж с какой НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ силой нужно было бить по ним!"- восторженно подумал я.

За объяснениями я отправился к дяде Володе. Дядя Володя, голый по оба пояса, парил в тазу ноги.

-Халло, дядька.- сказал я.- Паришь ноги?

-Парю. Блядский Аркадий. Такие у него яйца твердые... Корунды какие-то.

-За что ты его?

-За все. Газету нашу закрыли, счет в банке заморзили, племянник у меня долбоебом растет.

-А нас из дома выселяют,- пожаловался я.

-Ну, вот,- прокряхтел дядька, потирая ноги.- Мало я его бил. Ты уж извини, племянник, не знал.

-Да хули,- говорю.

-Не-не,- говорит дядька,- это нельзя так оставить. Нам нужно выпить.

Он окончательно выпорхнул из тазика и поскользил на мокрых ногах на кухню. На кухне он смастерил бутылку водки ("Банионис", 0,7), и мы сподобились пить.

Пиздатая, вопче, была водка. Не то что "Лев, говнюк, Толстой".

-Кто газету закрыл-то?- говорю.