Михаил Никитин - Безрогий носорог

На тему о специалисте старой школы написана повесть М. Никитина «Безрогий носорог» («Сиб. огни», 31 г. № 12). По теме эта повесть, очевидно, вполне своевременна, как раз отзывается на задание, поставленное пятым условием Сталина. Повесть уже вызвала довольно суровый отзыв одного из читателей, тов. Терентьева, под выразительным заглавием «Обезроженный носорог». Основной недостаток повести, по мнению тов. Терентьева, заключается в том, что «в ней совершенно не показана классовая борьба в науке», т. е. повесть аполитична. «Не видно тех, кто под маской лояльности, забравшись в наши институты, академии и вузы, пытаются вести контрреволюционную работу»; нет и «ученого коммуниста, являющегося активным борцом на фронте социалистического строительства». Словом, изображено не то, что надо, и не так, как следует. Актуальная интересная тема испорчена.

Письмо тов. Терентьева имеет принципиальное значение. Оно указывает писателю, как нужно изображать классовую борьбу в науке. Того, что требует автор письма, в повести, действительно, нет. Ввиду важности темы, затронутой Никитиным, следует подробнее разобраться во всем этом.

Герой повести — некий профессор Крот. Он начальник экспедиции, разыскивающей месторождения апатитов. Экспедиция, видимо, организована по его инициативе. Он выдвинул вопрос о возможности найти апатиты в данном районе. Газеты подняли шум вокруг этого вопроса. Под этот шум ему было оказано общественное доверие. Ему было поручено начальство над экспедицией, а саму экспедицию оборудовали так щедро, как ни одну из его прежних поездок. Ради нее отложили другую экспедицию, тоже очень важную, потому что кроме проф. Крота туда послать было некого. Повесть начинается с того момента, как профессор после долгих вычислений и размышлений убеждается, что экспедиция оказалась напрасной: местные апатиты не имеют промышленного значения. Положение его довольно тяжелое, пожалуй, даже драматическое. Ведь это он поднял вопрос об апатитах. Это о нем говорил т. Сталин, что старые специалисты начинают работать заодно с рабочим классом, это к нему он рекомендовал проявлять побольше доверия и заботы. Доверие и заботы оказаны, к его авторитетному голосу прислушались. А в результате «наделала синица славы, а море не зажгла». Объясняй теперь, что он журавлей в небе не обещал и даже просил газетчиков не подымать шума, что ошибки могут быть у каждого, что он сделал все, от него зависящее, что он искренне хотел и теперь хочет работать заодно с пролетариатом. Общественное мнение осудит его, будут называть вредителем. А думать о том, как он разобьет надежды своих молодых сотрудников, было нестерпимо. Разве он этого хотел? Надо что-то сделать. Дорогая экспедиция не может кончиться впустую. Если ей не удалось найти апатиты, она должна найти что-либо равноценное, не какой-нибудь пустяк, попадающийся на каждом шагу. Опыт и знание старого, высококвалифицированного специалиста не годится прикладывать к исследованию, для которого достаточно молодых практикантов. Директор ближнего совхоза говорит, правда, что он все эти экспедиции переделал бы на почвоведные, так как исследование почв — остро нужное дело. По для этого вовсе не нужен проф. Крот, который способен дать гораздо большее. Это все равно, как если бы послать его в школу 1-й ступени преподавать малышам природоведение. Самолюбие, тщеславие? Возможно. Но оценка своих сил правильная.

Случай приходит на помощь профессору. Случайность здесь вступает, как необходимое звено, и в развитие мыслей профессора и в развитие самого рассказа. Неподалеку от стоянки экспедиции обнаружились какие-то ископаемые кости. Беглое ознакомление с находкой убеждает профессора, что он столкнулся с чрезвычайно редким экземпляром ископаемого индрикотерия — безрогого носорога. Находка имеет мировое значение в палеонтологии. Наука, несомненно, обогатится, будут сделаны интересные и важные выводы о прошлом данного края. Эквивалент апатитов найден. Силы и деньги истрачены не зря. Какой-нибудь почвовед-практикант и не заподозрил бы всей ценности находки. Для этого нужно быть именно таким высоким специалистом, как проф. Крот. Чрезвычайно удачно, что он оказался на месте.

Экспедиция всецело уходит в раскопки. Скелет индрикотерия (редкий до своей сохранности) выкопан, упакован, отвезен в город. Перевозка удастся нелегко. Экспедиции ставят препятствия. Директор совхоза отнимает у нее транспорт. Но профессор энергичен, настойчив и добивается своего. Однако, найденный им скелет сразу же начинает играть неожиданную, совсем неподходящую для мирного ископаемого роль. С профессором в экспедиции работает студентка Нина, будущая аспирантка и вероятная преемница по кафедре. До сих пор она была горячей поклонницей своего учителя. «В ее будущем, с поправками на современность, повторялось прошлое проф. Крота». Ей пришлось съездить за ящиками для упаковки носорога в соседний совхоз. Она познакомилась с горячей работой совхоза, побывала на полевом собрании рабочих, — и мечты о профессорской карьере поблекли. По приезде в город, она объявила Кроту, что работу у него бросает, создает ударную группу по изучению методов исследования почв и весной выезжает с ней в совхоз. У проф. Крота нет больше преемницы, некому продолжать линию его научной работы. Другой его помощник, Сергей Сергеич, которого он считал узким специалистом, неспособным вырасти в ученого мыслителя (каким Крот считал себя), на собрании во время отчета об экспедиции укоряет профессора именно в отсутствии широкого взгляда на научную работу, в поверхностности. Если бы Крот учел бурный прогресс науки, вызванный социалистическим строительством, он не бросил бы порученного ему дела, не погнался бы за эффектной находкой. Даже пионеров, обнаруживших носорога, профессор, несмотря на свои старания и увлекательные объяснения, не может заинтересовать раскопками: они предпочитают работать в совхозе. В сущности, еще до приезда в город он, благодаря своему индрикотерию, остался совершенно одиноким. А его сообщение о редкостной и высокоценной находке, сделанное «Обществе по изучению производительных сил Сибири», вызвало отношение, которое совсем его доконало. Один из ораторов, человек, правда, неученый, сказал прямо и резко: «Я, товарищи, уважаю науку. Но я не уважаю ту науку, которая в период напряженнейшего социалистического строительства занимается зряшными делами. Я не хочу сказать, что допотопные носороги не нужны науке, они, конечно, нужны, но для них нужно знать время». И только один сочувственник оказался у Крота, мертвец от науки проф. Брюн, один из тех, кого Крот презирал за «их никчемные монографии о скакунах и жужелицах». Профессор потерпел полное крушение. Он еще не мертвец, «неизвестно еще, что с ним будет. У него еще нет двухтомной монографии скакунах и жужелицах. Но она может появиться, она может появиться, потому что ветер его покинул — ветер времени».