Говард Фаст - Муравейник Хеллстрома.[Херберт Ф. Муравейник Хеллстрома. Фаст Г. Рассказы]

— Думаю, это необходимо.

— Возможно, вначале следует рассмотреть другие решения?

— Что вы предлагаете? — спросил Хеллстром.

— Осторожное зондирование нашими людьми на Востоке, пока мы пытаемся ввести в заблуждение этих Чужаков. Почему бы нам не пригласить их к нам сюда и не дать им понаблюдать за внешней стороной нашей деятельности.

Они не смогут доказать нашей ответственности за исчезновение их приятеля.

— Мы не можем быть в этом уверены, — сказал Хеллстром.

— Почему? Их реакция была бы иной, если бы они знали об этом.

— Они знают, — сказал Хеллстром. — Они не знают только как или почему. Никакой маскарад их не убедит. Они набросятся на нас, как мухи на сладкое. Мы должны делать вид, да, но мы должны вывести их из равновесия в то же время. Я проинформирую наших людей Снаружи, но инструкции прежние — максимальная сдержанность и осторожность. Лучше пожертвовать Муравейником, чем потерять все.

— При принятии решений помните о моих возражениях, — сказал Харви.

— Ваше замечание я запомнил и буду его учитывать.

— Они пришлют других, — сказал Харви.

— Согласен.

— И каждая новая команда будет квалифицированнее предыдущей, Нильс.

— Не сомневаюсь. Но квалификация, как мы видим на примере собственных специалистов, сужает обзор. Сомневаюсь, что в этих первых попытках участвовали представители ядра их агентства, желающие знать о нас. Скорее всего, они пошлют кого-то, кто знает все о тех, кто рыщет в окрестностях и сует нос в наши дела.

Колебание Харви выдавало то, что он не рассматривал этой возможности. Он сказал:

— Вы попытаетесь захватить одного из них и заставить его работать на нас?

— Мы должны попытаться.

— Опасная игра, Нильс.

— Обстоятельства диктуют правила игры.

— Не согласен еще в большей степени, Нильс. Я жил во Внешнем мире, Нильс, я знаю их. Вы выбираете крайне опасный путь.

— Вы можете предложить альтернативу с меньшим потенциальным риском? — спросил Хеллстром. — Но прежде чем отвечать, глубже продумайте последствия. По всей цепочке событий, вытекающих из нашей реакции. Мы ошиблись с Портером. Мы полагали, что он один из Внешних, которых мы захватывали раньше и отправляли в Котел. Мудрость лидера чистки обратила на него мое внимание. Ошибку здесь допустил я, но последствия касаются всех нас. Мои собственные сожаления ни на йоту не меняют ситуацию. Наша проблема осложняется тем, что мы не можем стереть все следы, оставленные Портером на пути к нам. Мы могли это делать раньше без исключений. Наши предыдущие успехи притупили мою бдительность. Череда успехов не гарантирует корректность принимаемых решений. Я знал об этом и все же ошибся. Я не буду возражать против моего смещения, но не меняю прежнего решения о дальнейших действиях, действиях в условиях признания прошлой ошибки.

— Нильс, я не говорил о смещении…

— Тогда выполняйте мои инструкции, — сказал Хеллстром. — Хотя я мужского пола, я возглавляю Муравейник по желанию Праматери. Она признавала важность своего выбора, и до сих пор реальные события не слишком расходятся с ее предсказанием. При сонарном зондаже этой женщины и машины проверьте, не беременна ли она.

Харви ответил по-военному лаконично:

— Я помню о необходимости притока новой крови, Нильс. Ваше замечание будет учтено.

Хеллстром отключил связь, и лицо Харви исчезло с экрана. Старина Харви мог быть очень старым, с несколько притупленным жизнью во Внешнем мире сознанием Муравейника, но он умел слушаться, несмотря на внутренние страхи. В этом отношении он заслуживал полного доверия, большего, чем большинство людей Внешнего мира, воспитанных в условиях жестких ограничений, свойственных «диким», как называли их в Муравейнике. Старина Харви был хорошим работником.

Хеллстром вздохнул от сознания ноши, взваленной ему на плечи, — почти пятьдесят тысяч работников, делающих свое дело в Муравейнике. Он вслушался в себя, пытаясь настроиться на внутреннюю волну Муравейника, которая бы сказала ему, что в Муравейнике все в порядке. Волна ощущалась ровным гудением пчел, собирающих нектар в жаркий полдень. Ему нужно было ощущать ее покой иногда, чтобы восстановить свои силы. Но сегодня Муравейник не дал ему успокоения. Хеллстром ощутил, как тревога передавалась в Муравейник вместе с его командами и возвращалась назад к нему. Не все было в порядке.

Муравейник нес на себе печать осторожности, как и каждый его обитатель. Он имел свою долю врожденной осторожности, заботливо отрегулированной Праматерью и теми, кого она выбрала ему в воспитатели. Вначале Хеллстром возражал против производства документальных фильмов — слишком близко к дому. Но афоризм: «Кто может больше знать о насекомых, чем рожденные в Муравейнике?» — оказался сильнее его возражений, и, в конечном счете, он сам проникся духом фильмопроизводства без всяких оговорок. Муравейник всегда нуждался в символе энергии — деньгах. Фильмы изрядно пополняли их счета в швейцарских банках. Эти деньги расходовались на Внешние ресурсы, в которых Муравейник испытывал нужду — алмазы для буров, например. В отличие от диких обществ, однако, Муравейник искал гармонии с окружающей средой, кооперации с ней, покупая таким путем услуги среды для Муравейника. Эта глубокая внутренняя связь всегда поддерживала Муравейник в прошлом и поддерживает их сейчас. «Фильмы — не ошибка!» — говорил себе Хеллстром. В этом было что-то даже слегка поэтически-забавное — испугать Внешних в таком обличье, показать им реальность через фильмы о различных популяциях насекомых, в то время как гораздо более глубокая реальность из этой изложницы взойдет на дрожжах страха, который она же и взрастила.