Говард Фаст - Муравейник Хеллстрома.[Херберт Ф. Муравейник Хеллстрома. Фаст Г. Рассказы]

Моя личная точка зрения состоит в том, что политика попустительства омерзительному культу Хеллстрома не прекращается, и ему, вероятно, позволят продолжать съемки своих порочных фильмов.

Дебаты в правительстве ведутся вокруг следующих противоположных подходов к решению проблемы:

1. Взорвать их, не думая о последствиях. Эту точку зрения я разделяю, но число ее приверженцев постоянно уменьшается.

2. Выиграть время, заключив секретное соглашение с Хеллстромом, и, временно храня все дело в тайне от общества, одновременно начать широкомасштабную программу, нацеленную на уничтожение того, что в официальных кругах все чаще называют „Хеллстромский ужас“».

Вечером 3 апреля, стоя у окна своего большого уютного дома и восхищаясь видом заката, Альфред увидел, как над горизонтом поднялась странная рука. Сдвинув большой и указательный пальцы, она потушила солнце, словно свечку. На мгновение наступили сумерки, которые кончились так же внезапно, как и начались: казалось, кто-то нажал на выключатель.

Так, впрочем, и было. Это сделала его жена. Она включила свет во всем доме.

— Боже мой, Эл, — воскликнула она, — что-то уж очень быстро стемнело, а?

— Это потому, что кто-то погасил солнце.

— Что за ерунду ты городишь, — отозвалась она. — Кстати, сегодня мы ждем в гости Бенсонов к ужину и на бридж, так что приоденься получше.

— Хорошо. Ты не видела закат?

— У меня много других дел.

— Да. Я только имел в виду, что если бы ты видела закат, то заметила бы, как из-за горизонта появилась эта ручища, ее большой и указательный пальцы раздвинулись, потом сошлись и потушили солнце.

— Ну-ну, Эл, ради Бога, не удваивай ставки во время игры. А если уж удвоишь, то твердо верь в них. Обещаешь?

— Странное дело эта рука, черт возьми. Она вернула все мои детские представления об антропоморфизме.

— А что это такое?

— Ничего. Совсем ничего. Я приму душ.

— Только не надо болтать об этом весь вечер.

За ужином Эл Коллинз спросил у Стива Бенсона, видел ли он закат.

— Нет… нет, я был в душе.

— А ты, Софи? — обратился Коллинз к жене Бенсона.

— Да некогда было. Я меняла рубец на платье. Интересно, как поборницы женских прав собираются поступить с рубцами? В них вся суть нашего порабощения.

— Это одна из шуток Эла, — объяснила миссис Коллинз. — Он стоял у окна и увидел, как из-за горизонта появилась эта ручища и погасила солнце.

— Ты действительно видел, Эл?

— Честное скаутское. Большой и указательный пальцы сначала раздвинулись, потом сошлись. Пшик… Солнце погасло.

— Просто прелесть! — воскликнула Софи. — У тебя замечательное воображение.

— Особенно когда он делает ставки, — заметила его жена.

— Она никогда не забудет, как эту проклятую ставку удваивали и переудваивали, — сказала Софи. Было ясно, что сама Софи тоже никогда не забудет этого.

— Интересно, но неосуществимо, — сказал Стив Бенсон, который работал инженером на фирме Ай-би-эм. — Это небесное тело имеет диаметр почти миллион миль. Температура внутри него — более десяти миллионов градусов, а в ядре атомы водорода превращаются в гелиевый пепел. Поэтому твои слова — всего лишь поэтический образ. Солнце просуществует еще очень долго.

После второго роббера Софи Бенсон заметила: либо в доме Коллинзов холодно, либо она заболевает.

— Эл, поверни терморегулятор, — попросила миссис Коллинз.

Команда Коллинзов выиграла третий и четвертый робберы, и миссис Коллинз пожелала гостям доброй ночи с плохо скрываемым превосходством победителя. Эл Коллинз проводил их до машины, раздумывая о том, что, в конце концов, жизнь представляет собой странный процесс обособления и отчуждения. В городе это необыкновенное явление заметили бы миллионы людей; здесь же Стив Бенсон принимал душ, а его жена меняла рубец на платье.

Для апреля эта ночь была слишком холодна. Лужицы, оставшиеся после недавнего дождя, замерзли, а усыпанное звездами небо было так прозрачно, будто на дворе стояла середина зимы. Бенсоны приехали без пальто, и, пока они бежали к машине, Стив в шутку заметил, что Эл, возможно, был прав насчет солнца. Бенсон никак не мог завести машину, и Альфреду пришлось стоять дрожа от холода, пока гости не уехали. Потом он посмотрел на наружный термометр: тот показывал всего шестнадцать градусов по Фаренгейту.

— Ну, мы разбили их в пух и прах, — заметила его жена, когда он вернулся в дом. Он помог ей прибраться, и, пока они занимались всем этим, она спросила, что он имел в виду под антропоморфизмом.