Сергей Беляев - Приключения Сэмюэля Пингля

- Что касается меня, - ораторствовал дядюшка, - то я бы не стал мешать нашему парню расстаться на время с Эшуорфом. Надо рассуждать практически, как любит выражаться Том. Бридж. Если на руках нет козырей, надо ходить с маленькой. Пусть Сэм побродит по белу свету. Смотришь, нападет на золотоносную жилу и вернется не с пустыми руками. Вот тогда, Оливия, и попируем на свадебке...

- Скажете тоже, мистер Бранд, - возразила Оливия.

- А я серьезно, - ответил дядюшка, и слышно было, как он ожесточенно выколачивает свою бразильскую трубку о край кирпичного очага. - Чем кудрявая Эдит не невеста для нашего малыша? Через три года ей стукнет восемнадцать. К этому сроку малыш должен заработать деньги, и тогда им можно будет подумать о семейном гнездышке. Ох, Оливия, не успеем мы и оглянуться, как придется нам нянчить внучат!..

Дядюшка залился добродушным смехом.

Дальнейшего разговора я не слыхал, но слова дядюшки глубоко запали в мою душу. Они были мне приятны!

Сейчас я вспомнил эти слова и отвлекся от тяжелых мыслей.

Вошла Оливия.

- Тебе письмо, Сэм.

Я разорвал конверт. В полусвете вечерней зари, стоя у окна, я прочитал строчки, написанные жестким почерком моего друга Роберта, и уронил на пол тяжелый, с золотым обрезом листок. Роберт писал:

"Уважаемый мистер Пингль! После всего, что стало известным относительно лица, которое покровительствовало вам, я полагаю, вы сами поймете, что следует пересмотреть некоторые личные отношения. Мои друзья также полагают, что вряд ли вам будет удобно впредь встречаться с нами в стенах нашего колледжа. Понятным должно стать и то, что предполагаемая наша совместная поездка окончательно расстраивается. Примите уверения и пр. Р. Смолл".

Боже мой, как корректно!

Лицо мое горело, как от пощечины. Они не хотят иметь со мною ничего общего? Мое присутствие шокировало бы их? Тем лучше. Ах, как прав в своем возмущении дядюшка!

V.

Эдит сидела рядом со мною в сквере у спуска Кингстрит к порту. Перед нашей скамьей в рамке зелени на клумбе дремали чахлые флоксы. Кусочек туманного океана виднелся внизу над выступами кирпичных домов с острыми черепичными крышами. Среди них возвышалось громоздкое здание эшуорфской конторы столичного банка "Мей энд Литтлюнион", служить в которой было мечтой многих эшуорфцев.

- Знаешь, Эдит, я уеду из Эшуорфа, - сказал я.

Я впервые сказал своей подруге "ты" и ждал, как она мне ответит.

- Это очень хорошо, Сэм, - ответила девочка и отвернулась. Губы ее задрожали, но голос оставался ровным. - Ты увидишь, как живут люди. Папа всегда говорил, что путешествия - самое интересное на свете. Если бы он был здоров, он бы уехал в Австралию... Ты выберешь, Сэм, самое лучшее для себя, договорила Эдит.

- И для тебя, Эдит, - тихо добавил я.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

- Знаю но пока лучше об этом не говорить. Ты такой хороший, Сэм! Мне сейчас очень-очень грустно, а без тебя будет еще грустней. Но делай, как лучше для тебя, Сэм, и, пожалуйста, не думай обо мне, не принимай меня в расчет. Дядюшка Реджи говорил, что надо воевать с жизнью. А ты сильный, Сэм. Ты сумеешь победить... Да, да, Сэм, поверь мне. Я знаю тебя лучше, чем ты сам!Эдит мягко улыбнулась. - Хочешь знать, о чем я думаю?

- Очень хочу, разумеется.

Она сказала серьезно:

- Я думаю, что дружба помогает людям в жизни. Это я прочитала вчера в одной книге, и это очень верно...

Потом мы спустились по Кинг-стрит к молу и долго смотрели на залив. Красивые парусные яхты мчались к мысу Джен и там ловко поворачивали, ловя ветер. Одна из них обогнала все остальные. Ее паруса блестели в лучах заходящего солнца.

- Как ловко управляется с парусами парень,-заметила Эдит, кивая на яхту, где чернела фигура толстого человека, сидевшего на корме.

- Это Боб, - отозвался я.

- Ну да, Боб Бердворф, - подтвердила Эдит. - Он скоро получит наследство, говорят.

Мне не понравилось, что Эдит так много внимания обращает на суденышко этого Боба, племянника господина Сэйтона. Но действительно его яхта была прелестна.

- Может быть, мы вернемся домой?-предложил я Эдит.

- Да, Сэм. Здесь свежо,-покорно согласилась со мною она, хотя на берегу совсем не было свежо.

Когда я пришел домой, огец ужинал. На его безмолвный вопрос я мог только опустить голову.

- Ничего утешительного.

- Ешь, если голоден, - сказал отец.

После ужина он позвал меня в кабинет, где каждая мелочь, начиная с каминных щипцов в виде широких когтистых лап и кончая громадной пепельницей из панциря гвинейской черепахи, была мне знакома с детства. Я видел блестящую седину на висках отца и добрый взгляд его усталых выцветающих глаз. Милый отец! Из старинного секретера он вынул два банковых билета и сказал тихим голосом, в котором звучала печаль: