Михаил Веллер - Американист

Зорин, человек бывалый, выдержанный, все-таки краснеет еще раз и вообще происходит некоторая неловкая заминка. То есть дело приняло совсем не тот оборот, который был предусмотрен.

Сержант смотрит на него внимательно, сплевывает жвачку и говорит:

- Вы заявили, что грабитель отнял у вас триста долларов. В каких они были купюрах? Где лежали? Вы подтверждаете свое заявление?

Зорин говорит с примирительной улыбкой:

- Знаете, сержант, я все-таки волновался во время ограбления. Поймите: я все-таки не коренной американец, и как-то пока мало привык к таким вещам. У меня был стресс. Допускаю, что я мог в волнении и неточно в первый момент помнить какие-то отдельные детали. Может быть, там было и не триста, а меньше...

- Вы помните, сколько у вас было наличных? - спрашивает сержант; а полисмен откровенно веселится. - Поверьте, пожалуйста: сколько не хватает?

- Знаете, - говорит Зорин, - я был в гостях, совершил некоторые покупки с утра, подарки, потом мы там немного выпили... Не помню уже точно.

- Выпили, значит, - с новой интонацией произносит сержант. - И после этого сели за руль? Это вы в России привыкли так делать?

- Нет, - поспешно отвечает Зорин, и лицо его начинает чем-то напоминать совет из женского календаря: "Чтобы бюст был пышным, суньте его в улей". - Мы пили, конечно, только кока-колу, я вообще не пью, я просто имел в виду, что у меня было после встречи с моими американскими друзьями праздничное настроение, словно мы выпили, и, конечно, я был немного в растерянных чувствах...

- Короче, - говорит сержант. - Это ваша двадцатка?

- Моя.

- У вас есть еще материальные претензии к этому человеку?

- Я ему покажу претензии! - вопит негр. - Обирала жидовский! Это что ж это такое, сэр, - жалуется он сержанту, - в родном городе заезжий еврей при содействии полиции грабит бедного чернокожего на триста долларов! Когда кончится этот расизм!

Тогда Зорин на ходу меняет тактику. Делает благородную позу.

- Сержант, - говорит он. - Я не хочу, чтобы этого несчастного наказывали. Мне известно о трудностях жизни цветного населения в Америке. Пусть считается, что я ему подарил эти двадцать долларов, и давайте пожмем друг другу руки в знак мира между нашими двумя великими державами.

Но сержант руку жать не торопится, а наоборот, его ирландская рожа начинает наливаться кровью.

- Подарили? - спрашивает, пыхтя.

- Подарил, - великодушно говорит Зорин.

- Так какого черта вы заявляете в полицию, что он вас под револьвером ограбил на триста, если на самом деле вы сами подарили ему двадцать? орет сержант. - Вы же здесь сами десять минут назад хотели закатать его на двенадцать лет за вооруженный грабеж?!

- Я разволновался, - примирительно говорит Зорин. - Я был неправ. Я иногда еще плохо понимаю по-английски.

- Сколько лет вы в Америке?

- Около двадцати.

- Так какого черта вы здесь пишете, если не понимаете по-английски?

Тут до негра доходит, что двадцатку ему вроде как дарили, и он протягивает руку, чтоб взять ее обратно, но Зорин берет быстрее и кладет к себе в карман, потому что двадцати долларов ему все-таки жалко.

- Ладно, - сплевывает сержант. - Со своими подарками разбирайтесь сами. Это в компетенцию полиции не входит. Если у вас больше нет друг к другу претензий, проваливайте к разэдакой матери и не морочьте мне голову.

- Я напишу материал о блестящей работе нью-йоркской полиции, льстиво говорит Зорин. - Очень рад был познакомиться. Как ваша фамилия, сержант?

- Мою фамилию вы можете прочитать на этой табличке, - говорит детина. - А писать или не писать - это ваше дело. Не думаю, чтоб мое начальство особенно обрадовали похвалы в коммунистической русской прессе. До свидания. А ты, Фил, погоди минутку. Ты мне пока нужен как свидетель всего разговора.

И Зорин с негром выкатываются на тротуар, где негр обкладывает Зорина в четыре этажа, плюет на его автомобиль, предлагает на прощание поцеловать себя в задницу и гордо удаляется. А Зорин уезжает домой, поражаясь работе нью-йоркской полиции и радуясь, что легко выпутался из лап этих держиморд.

А сержант снимает трубку и звонит знакомому репортеру полицейской хроники, который подбрасывает ему мелочишку за эксклюзивную поставку информации для новостей.

- Слушай, - говорит, - Билл, тут у меня был один русский журналист... Зо-рин... Ва-лен-тин... да, его черный-наркоман грабанул на двадцатку, да, палец сунул к пояснице вместо револьвера... да, так он прикатил к нам и хотел этого бедолагу вскрыть на триста баков... как тебе это нравится, представляешь, закатать его на двенадцать лет?! Да, известный, говорит, журналист...