Михаил Веллер: Московское время

Устный выговор, прилюдный, был обеспечен.

Ковыляя и тянясь в двойном гнутом ряду бамперов и фар, вывернули они наконец через трамвайные рельсы под светофор на дымный плотный Невский. Приняли груз, застонали рессорами и, кренясь и шелестя, шаланда с сельдью понесла Мамрина навстречу сужденным злоключениям.

Вялым фруктом висел он под поручнем, безучастно глядя на проносящийся Строгановский дворец, в тихом дворике которого так хорошо было выкрутить некогда сигаретку на пустой скамейке, отделившись тяжелой старинной калиткой от бегучего гама Невского: на рыбный магазин, где кроме пучеглазых океанических чудовищ давно ничем не потчевали: на магазин сорочек, где никогда не было приличных рубашек его, ходового тридцать девятого, размера: на "Кавказский" ресторан, где он вообще как-то ни разу не был: на Казанский собор, куда он однажды водил жену, тогда еще невесту, и с тех пор хранил знание, что это красивейший собор в Ленинграде, а архитектор Воронихин, из крепостных, был на самом деле внебрачным сыном графа Строганова, того самого, чей дворец.

Там проплыла Дума, а не каланче Думы - часы: а на часах - без пяти девять.

Мамрин моргнул, подумал, послушал пустое позванивание под черепной крышкой. С нетвердой преступной улыбкой обратился к соседу:

- Который час на ваших, не скажете?

Вздернулся серый дутый рукав, обнажив пластмассовые "Диско":

- Семь минут десятого.

- А там? - Мамрин кивнул за окно, но Дума уже сдвинулась за обрез стекла, парень не понял.

В аркадах Гостиного таранились по спискам и без списков покупательские колонны, на Галере кучковалась, перекидывая сделки, фарца, а на Садовой, над трамваем, над серым камнем, за угловым, огромным, выгнутым, многостекольным окном Публички - часы, привычные, круглые, малозаметные постороннему, и стрелку - вразлет: девять часов пятнадцать минут! будьте любезны!..

В прострации Мамрин миновал Катькин садик - и решился, с неловкостью ощущая запретную бестактность своего вопроса:

- Который час?

- Десять, - доброжелательно отозвался золотозубый мешок.

Изящноусый кавторанг предъявил из-под черного сукна "Командирские" с красной звездочкой и фосфорными стрелками:

- Десять сорок две.

- Вы уверены? - странно спросил Мамрин.

Кавторанг отвечал с превосходством:

- Хронометр!

Усмехнувшись мстительно, Мамрин без церемоний дернул за меховой локоток надменную манекенщицу, запустив традиционной до идиотизма фразой: "Девушка, который час?". Девушка шевельнулась презрительно. Мамрин допытывался:

"А то вот товарищ утверждает, что сейчас без четверти одиннадцать". Сменив гнев на милость:

- Пять минут двенадцатого, - обронила она в сторону.

- Ну что вы, у меня в одиннадцать лекция в училище, - опроверг моряк.

- Плакала ваша лекция, - без сочувствия сказала манекенщица.

Тетища с сумищей, ядреный и несъедобный продукт городского естественного отбора, до всего дело, встряла судейски:

- Без двадцати двенадцать. Я к двенадцати в больницу к мужу еду, всегда в это время.

- Вы что, нездоровы? - гуднул немолодой работяга. - Я к семи на смену еду.

Все ехали по своим делам.

Оставив их разбираться, Мамрин угрем заскользил к кабине, протискиваясь и извиваясь. Огромную баранку пошевеливала брюнеточка в стрижке "под полубокс" (так это раньше называлось?). Мамрин пленной птицей заколотился в перегородку. У перекрестка она отодвинула форточку:

- Билеты?

- Вы по расписанию едете? Что? по расписанию?

- По, по!.. - захлопнула отдушину и, пробурчав совсем не девичье, но вполне солдатское, нажала педаль хода. "А время?" - булькнул в стекло Мамрин, уж заметив: часы в приборной доске - на половине первого.

- Сейчас ровно час, мужчина, - помог студент, очкатый - бородатый.

- Ночи! - добавил его друг, и, гогоча, они вывалились:

- Сколько времени, ваше величество?

- Сколько вам будет угодно, ваша честь!

Рухнув на площадь Восстания, Мамрин утвердил со всей возможной прочностью ноги и воззрился в охватившее его пространство Гранитный дурацкий карандаш, увенчанный геройской звездой, торчал, как ось, посередине беспорядочного вращения каменной, бензиновой, металлической, людской мешанины. Беспросветный стальной колпак без малейших проблесков светила покрывал ее.

И победно и непререкаемо слали знак на все четыре стороны света циферблаты твердыни Московского вокзала: час. Двадцать минут пятого. Семь сорок. Одиннадцать ноль семь.

- Сколько времени!!! - воззвал к небесам Мамрин. Небеса опустились, и Божья ладонь прихлопнула егозливую букашку.