Григорий Адамов - Победители недр. Изгнание владыки

— Валя! — отчаянно закричал Дима и с сияющими глазами бросился Лаврову на грудь.

Словно черная лилия на длинном стебле, стоял на столе диктофон. Казалось, что раскрытый цветок рупора и широкий глаз окуляра внимательно и настороженно глядели на Курилина, сидевшего в кресле, у стола. В ящике с тихим непрерывным шуршанием разворачивалась визетонлента.

В другом кресле сидел майор Комаров. Два человека из комендатуры поселка со световыми пистолетами в руках стояли за спиной майора, не сводя глаз с Курилина.

Из-за стены глухо доносился могучий храп Ивана Павловича.

Спокойный голос майора звучал в комнате:

— …Предупреждаю вас, что все ваши ответы и все поведение ваше во время допроса будут точно зафиксированы этим аппаратом на визетонленте, которая впоследствии может быть, в случае надобности, воспроизведена в ходе судебного следствия и на суде. Заявлений по этому поводу у вас нет никаких?

Курилин, тяжело дыша, с опущенными глазами, помолчал, потом хрипло произнес:

— Я протестую против этого незаконного задержания…

Майор тем же спокойным, ровным тоном ответил:

— Ответственность перед законом за это задержание мне известна. Итак, прошу назвать вашу фамилию, имя, отчество.

Короткое молчание, потом Курилин кашлянул и поднял воспаленные глаза:

— Вам известно…

— Все-таки?

— Курилин… Степан Матвеевич.

— А раньше?

Курилин злобно сверкнул глазами, помолчал, потом крикнул:

— Да что вы комедию ломаете! Не знаете?

— Все-таки?

— Коновалов… Коновалов Георгий Николаевич, если это вам доставляет удовольствие!

— Это все? — спокойно и настойчиво продолжал майор. — Других фамилий не было?

— Н-нет… — ответил Курилин, бросив быстрый подозрительный взгляд на майора.

— Ваша национальность?

— Русский.

— Ваше подданство?

Молчание. Потом медленный отпет:

— Советского Союза…

Из дальнейших ответов Курилин а выходило, что он уроженец города Саратова, инженер-электрик по образованию, работал в разных городах Советского Союза, что ему сорок пять лет, что прибыл он сюда на «Полтаве», куда перешел с «Чапаева» после его гибели. К взрыву на «Чапаеве» он никакого отношения не имеет, и то, что взрыв произошел именно в трюме, где он работал, вероятно объясняется тем, что в трюме находились взрывчатые вещества, о которых он, Курилин, ничего не знал и которые могли взорваться от самовозгорания. Причины взрыва поселка он тоже не знает, но, направляясь на дно океана для работы по уборке грузов, услыхал страшный грохот и в страхе, потеряв голову, старался уйти подальше от места катастрофы. От майора же и Ивана Павловича он пытался скрыться, сам не зная почему — вероятно, все в том же страхе, будучи почти без памяти… Он вообще человек нервный и подвержен припадкам… О лагере иностранцев? О самолете на льду? Нет, об этом он ничего не знает… Что касается перемены фамилии, вместо Коновалова — Курилин, то документы на имя Курилина он нашел на палубе «Чапаева» в момент его гибели. Их, вероятно, обронили в панике, и он с радостью взял их себе. Зачем это ему нужно было? Это объясняется тяжелой личной историей, тяжелыми личными переживаниями. Он хотел покончить со старым, забыть о нем, постараться, чтобы и другие о нем забыли, и зажить новой жизнью в Арктике, участвуя в великом строительстве. Почему? Неприятно вспоминать… Но если это необходимо… что же, он может сказать, что недавно от него ушла горячо любимая женщина, и он сам в этом виноват: ему показалось, что она полюбила его старого друга, и в припадке ревности он чуть не убил ее и его. Вот… Ее имя?… Жаль, конечно… Не хотелось бы вмешивать любимого человека, тем более женщину, в эту неприятную историю… Но, видно, ничего не поделаешь: ее зовут Антонина Васильевна Лебедева. Она живет в Ростове-на-Дону, на Средней улице, дом № 87.

Голос Курилина, по мере того как он давал показания, делался все тверже, спокойнее, даже предупредительней, Под конец в нем уже звучали, правда сдержанно, нотки чуть интимной откровенности. Он свободно держал себя, откинулся на спинку кресла, перебросил ногу на ногу.

Майор с любопытством присматривался к Курилину и к перемене, происшедшей с ним. Все ожесточение, все волчьи повадки, которыми так злобно бравировал Курилин в начале допроса, исчезли. Перед майором сидел вежливый, доверчивый человек, которому нечего скрывать, жертва недоразумения.

«Зачем этот поток лжи? — думал майор. — Ведь отлично знает, что все будет проверено. Время хочет выгадать. Пока приедем, пока проверим… Так, так…»