Колесников пробормотал:
– И чего только немцу с голодухи не придет на ум! Сперва обезьяну выдумал, а теперь, поди ты, с гадом подружился. Не зря говорят: немец без уловки и с лавки не свалится!..
Здравствуй, Робот, никельный хобот, трубчатым горлом струящийся провод, радио – обод, музыки ропот – светлым ванадием блещущий Робот!
Уже на пижонов не смотрят скромницы, к Роботам жены бегут познакомиться.
В глазах домовитых мадам-половин встает хромо-никель его головы, никто не мечтает о губ куманике, всех сводит с ума металлический куб, кольчуг-алюминий и хромистый никель и каучук нелукавящих губ.
Уже Вертинский томится пластинкой, в мембране голосом обомлев, и в «His Maisters Voice» под иголкой затинькал Морис Шевалье и Раккель Меллер: – В антенновом мембранном перегуде, гуде, катодом и анодом замерцав, железные поют и плачут люди, хватаясь за сердца…
Электролы в лад поют о чудах Робота свет наплечных лат, иголка, пой: «Блеск магнитных рук, игра вольфрама с кобальтом фото – фоно Друг о Робот мой!» И дочки пасторов за рукодельем, когда в деревне гасятся огни, о женихах мечтать не захотели – загадывают Робота они: рукою ждущей на блюдце тронуты в кофейной гуще стальные контуры…
Все журналы рисуют углы и воронки золотым меццо-тинто в большой разворот: эбонитный трохей и стеклянные бронхи, апланаты-глаза и сияющий рот.
Шум растет топотом, слышен плач в ропоте (пропади пропадом!).
Все идут к Роботу, клином мир в Роботе, все живут Роботом!
Весь в лучах, игрой изломанных, озаренный ясно: тянет Робот из соломинки смазочное масло.
Отвалился, маслом сытненький, каракатицей, в пальцах шарики в подшипниках перекатываются.
И окно в лицо спокойное от рождения – бросило тысячеоконное отражение.
И светит медный мир в мозгу катодно-ламповый стук-стук-тире стекает с губ с холодных клапанов.
Берет газету Робот с неслышным треском искр, и буква входит в хобот, оттуда в фото-диск, в катушку, в хобот снова, и проволока горит, свет переходит в слово, и Робот говорит: Лон дон лорд Гор ДОН Овз билль внес билль о уууу… о утверждении бюджета. Гремит железная манжета, и Робот в злых «ауу!..» стихий, скрипя, садится за стихи.
По типу счетной машины в Роботе скрепками тихими насажены на пружины комплексные рифмы.
Слабый ток ударит в слово «день» – и выскакивает рифма «тень», электроны тронут слово «плит» и выскакивает рифма «спит».
А слова остальные проходят сквозь нитки стальные, и на бумаге строчек линийка – автоматическая лирика: Сегодня дурной день, кузнечиков хор спит, и сумрачных скал сень мрачней гробовых плит.
Скушны автомату газеты и книги, берет дощечку фанеровую, и рыцарских рук многокольчатый никель врезается пилкой в дерево.
И вдруг ему взбредет уснуть – в приемник наплывает муть и ток высокой частоты и сон высокой чистоты.
И в ухо чернотелефонное и в телевидящий зрачок вплывает небо Калифорнии, снег, Чарли Чаплин и еще – киножурнал, петух Патэ и пенье флейты в слепоте.
Дождем частя, эфиром пронесен в шести частях полнометражный сон.
И во сне смеется Робот механический, грудь вздымая, как кузнечный мех(анический), с сонных губ слетает в хобот смех(анический).
Робот спит, забыв стихи и книги, Робот спит бездумным сном щенка.
Только окна отражает нике лированная щека.
Катоды теплятся едва, свет погасить в мозгу забыли…
И ноги задраны, как два грузоавтомобиля.
Стальной паутинкой – радиомачта.
Граммофоны, Пластинки.
Трансляция начата.
Роботу шлет приказания все в синем шевьотовом умный месье.
Коробка лак-мороз, где луч и звук синхроннынить фосфористой бронзы в четырнадцать микронов.
И в аппаратную плывет, то грянув, то стихая, продроглый гул норвежских вод, стеклянный шум Сахары.
То провод искоркой кольнув, то темнотой чернея – любую примет он волну, то Гамбург, то Борнео, то SOS мертвящих глыб морских…
Планетным гулом обнят, одной волны – волны Москвы – принять не смеет Робот.
Свист соловья отослан ввысь, и трель, и звонкий крик, и Робот льет синхронный свист за километра три.
Monsieur включает сытый смех, и в хорду входит хор, а он, упершись в бок-доспех, смеется: – Хо-хо-хо.
Monsieur надавит кнопку «грусть» (скрип похоронных дрог) – и слышен пальцев скорбный хруст и горестное: – Охх…
Струится пленка в аппарат – читает Робот реферат: «Болезни металлов, распад молекул, идет эпидемия внутренних раковин, в больницах лежат машины-калеки, опухшие части торчат раскоряками, машин не щадит металлический сифилисна Ниагаре турбины рассыпались…» Кончилась лекция, Monsieur включает слабую, жанром полегче, волнишку Югославии.
Читать дальше