Владимир Васильев - Прости им…

— Мы отключим питание! — пригрозила комиссия.

И попыталась. К трансформатору, питающему институт, подойти они не смогли. Я в окно видел.

— Мы же с голоду помрем! — догадалась «мать Тереза» и вышла в дверь совершенно свободно, чем была искренне удивлена. Но обратно вернуться не смогла. За ней потянулись остальные. К концу дня мы остались вдвоем. Особо негативных эмоций по этому поводу я не испытал — фактически мы и так были вдвоем.

Я приготовился ждать ее еще тридцать лет и три года, не очень хорошо понимая, как продержаться без еды — ведь сам видел, что двери с той стороны ничего не пропускают. Однако к вечеру парень в камуфляже подкатил к дверям столик на колесиках и протолкнул его ко мне. Сам пройти не смог, распластавшись по невидимой поверхности. Матюгнулся и отступил назад.

Я крикнул: — Спасибо! — И подкатил столик в свой угол. Переложил снедь на свой стол и вернул столик-поднос за дверь. Сам выйти не пытался, опасаясь, что обратно не пустят.

Было вкусно. Но я не злоупотреблял, решив сэкономить провиант — вдруг дверь пропускать перестанет, или решат, что кормить меня не стоит. Хлебушко да печенье отложил на черный день или на светлую ночь. Ночью зверский аппетит просыпается, хотя ему спать положено. Видать, я родом из ночных хищников. В какой-то из прошлых жизней. Похоже, что они таки были… эти прошлые… Леноша вернется — объяснит.

— Ау! Давай уж, Ленош, возвращайся… Или все-таки — тридцать лет и три года?

И тут белое мельтешение на экране сменилось сплошным ярким пятном, осветившим темное помещение, как прожектор — света я не зажигал, а было уже около трех ночи.

Я чуть прищурил глаза — все же слишком ярко светилось, но ничего, кроме сияния не увидел. Вскоре сияние стало терять в интенсивности, и на экране начало проступать лицо. Сначала только контуры и намеки на человеческие черты, а потом — вполне даже человеческое, Леношино личико! Ура!.. Заработало!.. Хотя нет, не личико, а очень даже убедительный лик, потому что, сохраняя все Леношины цвета и оттенки, он светился. Не так, как на иконах схематично изображают нимб вокруг условно человеческой головы, а каждой клеточкой. И видно было, что это не отраженный свет, в каком мы видим друг друга, а внутренний. Полное впечатление, будто лицо состоит не из плоти и крови, а из света и тени. Я даже посмотрел на лицо лежащей Лены, дабы сравнить, и удостоверился в верности своего ощущения: вот — плоть, вот — свет.

А лежащая Леноша вдруг хитро улыбнулась, легко выйдя из многосуточной летаргии, словно чуток подремала, и сказала:

— Познакомься, Ромео, — это мое истинное духовное лицо…

— Оно прекрасно, — не мог не признаться, — но целовать я предпочел бы твое настоящее физическое.

— Не зарекайся, извращенец! — хмыкнула она. — Ты понятия не имеешь о духовных эмоциях.

— А они есть?

И духовный лик, и физическое лицо Леноши наградили меня жалостливой снисходительной улыбкой, какими мамаши одаривают своих возлюбленных чад, прощая им младенческую неразумность.

Мог бы и сам сообразить, что духовное и эмоциональное — одной природы, информационной.

— Ну, и где ты шалтай-болталась все это время? — поинтересовался я старательно спокойно, будто она вернулась с недолгой прогулки. — Начальство тут в неадекват ушло.

— Да знаю я, — кивнула она деловито. — Потому и вернулась, чтобы тебе существование не усложнять…

Помолчала чуток, рассматривая меня, и заявила:

— А борода тебе идет: не пацан, но муж, достойный… внимания.

При других обстоятельствах я был бы вдохновлен сим признанием, но сейчас мне было искренне наплевать, как я выгляжу.

— Ерунда! — отмахнулся я. — Побреюсь — опять не буду достоин.

— Сдается мне, что ты теперь изнутри бородатый, — хихикнула она.

— Уходишь от вопроса, Елена Владимировна! Где была?

— Это невозможно объяснить, — призналась она уже серьезно. — Это надо пережить… Что я тебе и предлагаю сделать прямо сейчас… Освобождай меня, выводи из эксперимента. И пока установка под нашим контролем, ты пройдешь моим путем. Вернее, своим, но в ту же сторону. И обратно. Я буду тебя ждать. А то я могу лопнуть от невозможности обсудить то, что теперь знаю.

— Это не страшно? — глупо ляпнул я. Ляпнул, потому что, на самом деле, никакого страха не испытывал, а можно сказать, бил копытами от любопытства и нетерпения.

— Не бойся, мальчик, — вдруг изрек лик с экрана, — я тебя встречу… поцелуем…

Язык мой балаболил, а руки делали дело, выводя Леношу из эксперимента. Конечно, основную часть вела автоматика, но человеческий пригляд за ней никогда лишним не был. Впрочем, все шло по регламенту.