Адам Вишневский-Снерг: 'От разбойника'

- Да я уже целую неделю ищу какой-нибудь повод послать ее подальше.

- Вот ты его и нашел.

- Да, я вижу, что ты прав.

- Так что, договорились?

- Поговорю с ней вечером. В любом случае, утром я выматываюсь, потому что она чрезмерно впечатлительная, и в ней до черта амбиций. Завтра, самое позжее, вечером получишь ключ. Больше тянуть не стану. Она уже действует мне на нервы.

- Лады, старик, передо мной нечего объясняться. Скажи только, как до этого дошло?

- Обыкновенно. Она торчит у меня вот уже два месяца. А познакомились мы в "Глазе Циклона".

- Парень, я ведь не спрашиваю, сколько времени вы спите друг с другом, а только, когда выяснилось, что у нее рак горла?

- Его вырезали еще четыре года назад.

- И что, с тех пор она не сказала ни слова?

- Наверное, шепотом она бы могла говорить, но не хочет. После операции вообще хотела покончить с жизнью. А потом как-то взяла себя в руки и теперь считает, что все можно высказать на бумаге.

- Заливаешь.

- А чего, пишет она очень красиво.

- И разговаривает. Как-то я сам слыхал, как она разговаривала с тобой по телефону.

- А, ты это имеешь в виду. Мюриэль повсюду таскает с собой портативный магнитофончик. В самом начале пленки подружка записала ей нечто вроде пароля: "Это Мюриэль". Иногда она набирает мой номер и прикладывает магнитофон к трубке, а потом слушает, что я ей говорю, понятное дело, если мне есть что ей сказать.

- Ведь вы же могли бы устроить все это поинтересней: записать ряд готовых вопросов и ответов. Вот только может ли подобная игра тянуться всю жизнь. Это ее бюро услуг с громадной вывеской и одним клиентом в день просто обхохочешься...

- А я и не собирался связываться с ней надолго.

Сказав это, официант попрощался со своим знакомым и направился к клиентам, чтобы получить от них деньги. После этого он убрался в служебное помещение. Мюриэль поднялась из-за своего столика, держа в руках покрытую надписями салфетку. Какое-то время она глядела на дверь, за которой скрылся официант, как бы желая отдать листок ему, но потом раздумала и вышла из павильона.

Я тоже встал. Мне хотелось сказать ей несколько слов, и я чувствовал, что теперь мне не сможет помешать в этом никакая внутренняя сила.

Когда я уже шел к выходу, меня зацепил какой-то мужчина.

- Это ваша машина? - спросил он.

- Нет, - ответил я совершенно машинально.

- А я видал, как он подъехал на ней к ресторану, - сказал знакомый официанта стоящему рядом с ним полицейскому.

"И зачем я только крал эту чертову машину?" - мелькнуло у меня в голове. Я уставился на террасу за стеклянной стенкой, где стояло шесть карабинеров. Все были живыми и заглядывали в ресторанчик, где в ярчайшем сиянии "Кройвенского Маяка" окруженный статистами актер второго плана указывал на меня пальцами.

- Не надо выкручиваться, Онтена, потому что эта машина никакого значения уже не имеет, - сказал полицейский, доставая наручники.

Я оттолкнул его. Карабинеры бросились к двери. Я бросился к боковой стенке. Звон разбитого стекла был последним звуком, запечатлевшимся в моем сознании перед тем, как я грохнулся на раскаленный солнцем песок.

В самой обыкновенной, но настоящей камере, куда меня бросили после того, как я пришел в себя, помимо Блеклого Джека и "неуловимого" Давида Мартинеса находился и какой-то еще пластиковый преступник. В час дня искусственные конвоиры доставили всех нас в зал суда. Защитники и судьи были отлиты из гипса. Фигуры присяжных Художник-Декоратор вырезал из фанеры. Все эти фигуры за время более чем часового судебного заседания ни разу не пошевелились: говорил один только прокурор, и его слова сопровождались окриками из толпы псевдо-зрителей.

Раз в год генеральный обвинитель Кройвена имел право освободить одного обвиняемого, которого изберет народ.

После допроса четырех обвиняемых прокурор спросил:

- Кого желаете, чтобы я выпустил: Давида Мартинеса, называемого неуловимым гангстером, или же Блеклого Джека, которого зовут Режиссером мира?

Казалось бы, что у проповедника еще имеется шанс выйти на свободу. Но священники уже уговорили народ, чтобы тот во время суда настаивал на смертном приговоре пророку.

- Отпусти Мартинеса, - хором звучало отовсюду.

- А что мне делать с Блеклым Джеком?

- На смерть его!

- Но что он вам сделал плохого?

На этот вопрос куклы не отвечали. Живой обвинитель еще раз попытался утихомирить манекенов, но, чем больше он их уговаривал, с тем большей ненавистью они кричали: