Валерий Белоусов: Витязи из Наркомпроса

Раздумья Бекренева прервал полусумасшедший сосед-зимогор, обросший диким волосом ильинский поэт Машковский.

— Гутен морген! — грустно пошутил Бекренев. Какое уж тут, пардон муа, доброе… Будь оно проклято.

Увидев Бекренева, Машковский замахал руками, заговорил быстро и горячо, бессвязанно продолжая бесконечный спор с невидимым собеседником:

— … еврейство торжествует… Вот она, ненавистная им Россия, лежит и стонет под пятой самодержавного Кагана — Кагановича… на месте великой православной страны раскинулась еврейская советская империя колхозов и комбинатов. Все теперь здесь наше!! — торжествует проклятый наглый пархатый жид…

Бекренев испуганно огляделся — не слышит ли кто? Правда, сейчас не двадцать второй год, когда за единое слово «жид» по ленинскому декрету человека объявляли вне закона и без рассусоливаний ставили к стенке… Однако же, береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет!

Схватив железным хватом несчастного безумного поэта (у которого на глазах чекисты самой правильной коммунистической национальности в восемнадцатом расстреляли, предварительно изнасиловав, взятых в заложники жену и троих детей, девочек восьми, пяти и трех лет… впрочем, детей чекисты могли бы и не стрелять. Они и так к тому времени были уже мертвы…) за обтянутое потертым пинджачком (так в тексте) плечо, Бекренев забросил юродивого во двор дачи и сказал ему тихо и значительно:

— Иван Иванович! Ну что же вы? Где вы бродите? Анна Петровна вас повсюду ищет! Она же вас за какао «Нестле» для дочек послала, а вы всё свои сонеты сочиняете? Скорей бегите уже в магазин к Манташеву…

Безумные глаза поэта стали вдруг вполне вменяемыми, до краев наполнившись слезами и надеждой:

— Правда?! Ох, что же это я, в самом-то деле… Воистину! В каком — то я был поэтическом чаду! Побегу, и вправду я что-то зарапортовался! Валерий Иванович, приходите к нам сегодня на чай, моя Аня варенье сварила ну просто изумрудное, ваше любимое, крыжовниковое…

И Машковский дробной рысцой побежал в сторону нынешнего райкоопа, бывшего магазина Манташева, в котором классово чуждое какао «Нестле» не водилось вот уже добрых два десятка лет…

Грустно посмотрев ему вслед, Бекренев поправил пенснэ (так в тексте) и двинулся в сторону низкой деревянной платформы, к которой с минуты на минуту (точнее, через четыре минуты сорок шесть секунд) должен был прибыть пригородный из Раменского на Москву. Во всяком случае, так было написано в расписании движения. Впрочем, на дровяном сарае тоже было кое-что написано, а там дрова лежат.

Осторожно ступая по влажному от росы синему песку дорожки, Бекренев споро вышел на осыпанную конскими яблоками пародию привокзальной площади.

Около киоска «Пиво-воды» уже толпился поправляющий отнюдь не кисловодским нарзаном своё пошатнувшееся после вчерашнего здоровье туземный пролетариат.

Бекренев, не поворачивая головы, прошел мимо короткого хвоста очереди, сопроводившей его презрительным, сквозь зубы шипением — ба-а-арин…

Раздался далеко разнесшийся в свежем утреннем воздухе звон колокола у железнодорожного переезда, по которому неторопливо шествовал на ильинское озеро красногалстучный строй.

«Пионэры…, — тепло подумал, глядя на них, Бекренев. — Идите вы в жопу, пионэры!» (так в тексте)

… Откуда этот паровоз вылетел, Бекренев сразу и не понял. Но командирским взором охватил все сразу: и испуганных мальчишек на переезде, и раскинувшую руки, как наседка, пионервожатую, и перекошенное лицо дежурного по переезду в красной фуражке, и мчащийся из-за резкого поворота тендером вперед резервный паровоз — а когда паровоз таким образом едет, то пыль угольная летит машинисту с тендера в лицо, и он в своей рубке мало что видит…

И Бекренев понял: ничегошеньки он сделать уже не успевает.

Да и надо ли что-нибудь тут делать, господа? Ведь между взрослым гадом и юной гадиной разница, в общем и целом, не так уж и велика? вырастут эти пионэры (так в тексте), и будут, как их старшие товарищи, русских людей расстреливать да насиловать…

А предавать своих родных отцов они и так уже готовы! Павлики Морозовы, пар иху мать бле… «Будь готов! Всегда готов!» Морлоки.

Пусть их.

И тут шкраб Бекренев окончательно и бесповоротно понял, что ничего изменить он уже не успевает. Просто не в силах он что-либо изменить! Нечего даже и пытаться.

Вздохнул тяжело и печально.

И рыбкой, отчаянно прыгнул вперед, прямо под гремящие паровозные колеса, сбивая с рельсового пути пионэров (так в тексте) на осыпанную балластным гравием обочину, как кегли в кегельбане…