Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея

Никто не увидит моей смерти. Я уже приготовил убежище, о котором никому не известно. Там я дождусь конца. Пусть все считают, что я ушел только на время. В памяти народа Тимофей останется бессмертным. Верю, когда явишься сюда ты, тебя встретит благодать и процветание. Управляй от моего имени и неукоснительно соблюдай все мои заветы".

— Прочел? — спросил Яган, увидев, что я глубоко вздохнул и отодвинул от себя книгу.

— Прочел, — ответил я.

— Еду подавать?

— Сначала парашу.

— Как хочешь, — нагнувшись, он полез под кафедру, скрывавшую нижнюю половину моего тела от посторонних взглядов.

Всего на одно мгновение его крепкий, густо заросший курчавым волосом затылок оказался на расстоянии вытянутой руки от меня. Долбленый кубок для воды не очень грозное оружие, но если в удар вложить всю ненависть, всю ярость, копившуюся долгими неделями, весь остаток сил да при этом еще не промахнуться и угодить точно в цель — успех обеспечен… И что из того, что этот успех — последний успех в жизни.

— …Где? — прохрипел Яган, садясь. Очнулся он куда быстрее, чем я ожидал. — Где они? Где Письмена?

Я молча указал на парашу, переполненную хлопьями размокшей, мелко изодранной бумаги. Яган опростал зловонный сосуд прямо на пол и принялся разгребать лапами его содержимое. Конечно, толковый эксперт-криминалист смог бы воссоздать какую-то часть текста, но даже в этом случае книга неизбежно утратила бы свое мистическое значение. Никто не согласился бы признать священной реликвией эту кучу бумажной каши.

Яган понял это достаточно скоро — минуты хватило. Однако на обдумывание ответного хода, вернее, многоходовой ответной комбинации, ушло значительно больше времени. Я ожидал побоев, мучении, смерти, чего угодно, — но он даже пальцем ко мне не притронулся. И не посмотрел в мою сторону ни разу. И не сказал ничего. Новая игра была просчитана и обмозгована, а я в ней оказался пешкой, которую без всякого сожаления отдают за качество.

Впрочем, вскоре выяснилось, что не мне одному отводилась роль жертвы. Яган куда-то ненадолго отлучился и вернулся, ведя за собой на веревке Головастика. Бедняга брел покорно, как предназначенный к закланию агнец. Не знаю, в каких жутких застенках провел все это время мой приятель, но видом он больше всего напоминал эксгумированного мертвеца. На нем, надо думать, успели перепробовать весь набор допросных орудий.

— Значит, так, — сказал Яган деловым тоном. — Времени у нас в обрез, поэтому обойдемся без сантиментов. Ты, Головастик, заслужил смерть. Еще десять дней тебя будут пытать, а потом лишат кожи, всей целиком, вместе с волосами. Однако сейчас у тебя появилась возможность спастись. Ты получишь нож, которым убьешь Порченного. После этого тебя схватят и доставят на суд. Там ты без утайки расскажешь, как замыслил это дело, как зарезал угодного Тимофею его же ножом, как затем уничтожил Письмена. Кстати, вот все, что от них осталось. Конечно, тебя приговорят к жуткой смерти, но в благодарность за оказанную услугу я тайно помилую тебя. Остаток жизни ты проведешь под чужим именем где-нибудь в укромном месте. Ты не будешь ни в чем нуждаться, это я тебе обещаю. Согласен?

— Ты опять обманешь… — Головастик с трудом разлепил запекшиеся губы. Голос его со времени нашей последней встречи неузнаваемо изменился, казалось, это не человек говорит, а мычит раненое животное.

— Не собираюсь тебя уговаривать. С этим делом я и сам управлюсь, а вину все равно свалю на тебя. Но тогда уже не жди пощады.

— Ладно… Я попробую… Но пусть меня больше не пытают сегодня…

«Ладно… Я попробую…» — точно такие же слова он произнес, когда я приказал ему убить Ягана. Вот так он и пробовал всю жизнь. Пробовал, да ничего не доводил до конца.

Конечно же, Яган не сдержит обещания. Зачем ему живые свидетели? А ведь придумано ловко — и все соперники устранены единым махом, и с Письменами полная ясность. Уничтожил, мол, коварный враг нашу святыню. Поэтому еще теснее сплотимся вокруг Ягана — Лучшего Друга, верного последователя и единственного законного наследника Тимофея. Слава Тимофею! И вечная память!

Нож перелетел через всю комнату и вонзился в пол у ног Головастика. Сам Яган, держа наготове другой нож, отошел подальше. Рисковать второй раз он не собирался.

— Ну, давай! Чего ты канитель разводишь? — поторопил он Головастика.

— Сейчас… Трудно… Ребра болят. — Застонав, Головастик выдернул нож. Дышал он с трудом, на губах пузырилась розовая пена. Во рту не осталось ни одного целого зуба. Удавка по-прежнему болталась на его шее.