Юрий Брайдер: Евангелие от Тимофея

Болотники встали в своих хлипких седлах в полный рост и, вцепившись в сеть, принялись дружно раскачивать шары. Тем же самым, насколько я мог понять, были заняты и другие воздушные наездники. Шары, до этого двигавшиеся компактной группой, начали расходиться в стороны.

Какой-то новый звук исподволь вплелся в неутихающую песню ветра — тихий, скользящих шорох, негромкий посвист огромных невесомых крыльев. Впереди и много ниже нас из тумана неспешно выплыла сероватая треугольная тень, похожая на очень большой дельтаплан — тонкая, мохнатая перепонка, растянутая между хрупкими, давно утратившими первоначальное предназначение лапками (примерно десятиметровой длины каждая), четыре уродливых рудиментарных пальца, беспомощно свисающих по краям перепонки, пятый, развернутый вверх, кривой и острый, как петушиная шпора, длинная шея, увенчанная маленькой круглой головкой, черная оттопыренная губа, черные десны, две пары тускло-белых клыков.

Слегка кренясь и описывая концентрические, постепенно суживающиеся круги, косокрыл медленно приближался. Один из шаров пронесся прямо над ним, едва не задев хребет, однако это ничуть не заинтересовало летающую тварь. Она уже наметила себе цель, самую крупную из представленных здесь. Сначала косокрыл проплыл под нами, потом впереди, пересекая курс (нас при этом качнуло, как ялик на штормовой волне), — и вот, затмив белый свет, уже навис сверху. Шея его, до этого круто, как у лебедя, откинутая назад, стремительно развернулась, и клыки достали одного из болотников. Каким-то чудом тот все же удержался в петле, хотя остался без факела и без левой руки. Обливаясь кровью, он зацепил нашу сетку за баллон и только после этого камнем рухнул вниз. Косокрыл, разворачивающийся для нового захода, нырнул вслед за ним и, подхватив поперек туловища, скрылся в тумане. Когда спустя несколько минут он вернулся уже совсем с другой стороны, горло его было непомерно раздуто и в нем медленно, толчками, передвигался какой-то ком.

Начинался второй тур смертельного танца.

— Пой! — крикнул я Головастику. — Пой свою любимую поминальную песню! Теперь уже можно!

— З-з-забыл! — едва выдохнул тот. Говорить Головастику мешали зубы, клацавшие прямо-таки в пулеметном темпе. — Все з-забыл. И слова забыл, и мотив.

Оставшиеся в живых болотники ножами кололи оболочку шаров. Теплый воздух шипя вырывался из отверстий — и мы падали все быстрее. Внизу потемнело — приближалось что-то гораздо более плотное, чем туман: может, слой облаков, а может, долгожданная твердь, но косокрыл, продолжающий неумолимое преследование, был уже совсем рядом.

Выше нас скользил одинокий шар, на котором гроздью висели сразу трое болотников. Наверное, это были последние, кто покинул помост. И вот, когда планирующий косокрыл оказался прямо под этим шаром, одна из фигурок солдатиком бросилась вниз.

Никогда в жизни я не видел больше воздушной акробатики такого класса! И нигде больше мне не встречались такие отчаянные храбрецы! Как он не промахнулся, как не расшибся о жесткий хребет, как удержался на гладкой, влажной от тумана шкуре? Сидя на спине косокрыла, у самого основания шеи, человек казался крошечным, как слепень на загривке быка. Чудовище, похоже, даже и не замечало его присутствия.

Но вот болотник, ловко орудуя ножом, принялся кромсать неподатливую плоть — и косокрыл вздрогнул, мотнул головой, заложил резкий вираж влево. Теперь он уже не выписывал плавные круги, а метался из стороны в сторону, то исчезая в тумане, то появляясь снова в самых неожиданных местах. Болотник словно прирос к своему гигантскому противнику и резал, рубил, долбил его шею, подбираясь к спинному мозгу.

Наконец косокрыл с резким хлопком сложил крылья и сорвался в штопор. Маленькая фигурка, словно подброшенная катапультой, взмыла вверх. Несколько баллонов устремились к смельчаку на выручку, но их перемещение было настолько же медлительным и неуклюжим, насколько грациозен и стремителен был свободный полет человеческого тела, увлекаемого к земле неумолимой силой тяготения.

Снизу быстро приближалось что-то темное, бугристое, колючее, как шкура дикобраза. Косокрыл, пытаясь набрать высоту, бился из последних сил и вдруг весь смялся, переломился, разрушился, как столкнувшаяся с препятствием хрупкая авиамодель. Острые вершины деревьев во многих местах пронзили его крылья.

Последний слой тумана исчез, и в десяти метрах под собой я увидел землю — черную, раскисшую, лишенную всякой травы, сплошь изрытую ямами, канавами и ржавыми озерцами.