Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея

— А если наш кормилец не явится сегодня? — высказал опасение Головастик.

— И в этом случае трава пригодится. Сожрешь вот такой кусочек, — Яган широко раскинул руки, — и все! Можешь петь поминальную.

— Опять ты за свое! — Головастик с досады сплюнул.

— Явится он, явится, — успокоил я его. — Перед смертью всех узников положено до отвала кормить.

— Это у достойных людей положено, — возразил Яган. — А у дикарей все наоборот может быть. Пожалеют голозадые, лишний кусок.

Однако прав все-таки оказался я. Спустя некоторое время вода в колодце забурлила и из нее показалась голова болотника, вся облепленная длинными прядями никогда не стриженных волос. Щурясь от света факела, он сложил на край колодца предназначенную для нас грубую, малосъедобную пищу и, жадно хватанув ртом воздух, исчез в черном водовороте. Однако на мгновение раньше гибкая и стремительная плеть ожившей травы вцепилась в густую шерсть на загривке болотника. Теперь шар прыгал и вращался, с него быстро сбегала в воду упругая, вся ощетинившаяся колючками нить. Я принялся считать вслух и, прежде чем нить остановилась, дошел почти до сотни. С виду шар почти не уменьшился в размерах.

«Полторы минуты», — прикинул я в уме. Метров двадцать-тридцать. Не так уж много, но и не мало, даже для такого пловца, как я. Что уж говорить про Ягана и Головастика, которые боятся воды, словно кошки. Тащить их на буксире дело непростое. Особенно Ягана, тушу этакую.

— А болотник не запутается под водой в репьевке? — встревожился Головастик.

— Не должен. Он даже и не почувствует ничего. А когда выберется наверх и увидит, что за ним тянется побег, просто оторвет его. Со мной такое сто раз было. Побег сразу укоренится. А когда репьевка обоими концами укоренится, она уже считается не опасной, — объяснил Яган.

Шар опять заплясал на месте, и натянутая, как струна, нить метр за метром заскользила в колодец. Дойдя до тысячи, я прекратил счет. От шара остался жалкий комок, величиной не больше кулака. Затем нить внезапно ослабла и начала петлями всплывать в колодце.

— Что бы это могло значить? — спросил я в полном недоумении.

— Откуда я знаю. Может, болотник пошел дальше, не отцепив траву. Может, ее подцепила какая-нибудь зверюга, — не очень уверенно ответил Яган. — Все может быть.

— Плавать никто из вас, конечно, не умеет?

— Разве мы жабы? Или болотники? Где это на Вершени мы могли плавать научиться?

— Ладно. Я пойду первым. Если все будет в порядке, подергаю за стебель. Потом немного отдохну и вернусь. Выведу вас по очереди. Можете пока бросить жребий.

Я со всех сторон затянул манжеты на запястьях, в большой карман на спине сунул последний факел, а в маленький, на боку, кресало. Кисти рук обернул тряпками. Яган подал мне стальное лезвие: «На, возьми на всякий случай».

Экипированный подобным образом, я встал на край колодца, несколькими глубокими вдохами прочистил легкие, потом набрал полную грудь воздуха и ухнул в стоячую прохладную воду. Время от времени касаясь рукой стебля цеплялки, я со всей возможной быстротой поплыл по узкому тоннелю, задевая головой, локтями и коленями его мягкие илистые стены. Порой тоннель расширялся, пересекался с другими подземными норами, и я попадал в холодные, почти ледяные потоки. Иногда я приоткрывал глаза, надеясь в черной, взболтанной мути разглядеть хоть какой-нибудь просвет. Я досчитал уже до ста, но ничто не говорило, что выход из тоннеля близок. Более того, сделав несколько крутых поворотов, тоннель пошел под уклон. Борясь с выталкивающей силой воды, я буквально полз вниз, перебирая руками колючий стебель. Возвращаться было уже поздно. Спасение могло ожидать только впереди. Спасение, а в равной степени и гибель. Воздух маленькими порциями покидал легкие и его становилось все меньше и меньше. В груди появилась резь, а в голове глухо зашумело.

Главное без паники, только без паники, заклинал я самого себя, чувствуя, что дыхания осталось всего секунд на пять-десять…

Тут меня резко увлекли вверх, и я, выпустив стебель, пробкой вылетел на поверхность. Кислая вонь спертого, застоявшегося воздуха показалась мне чуть ли не райским благоуханием. Совершенно обессилевший, я барахтался в воде и жадно, с хрипом и стонами, насыщался кислородом.

Сначала я не мог понять, почему так темно вокруг. Может, я ослеп? Или это уже наступила ночь? Самые разные мысли крутились в моей голове, но специфический запах сырой земли и неподвижный, пропитанный тлением воздух свидетельствовали, что это место ничем не отличается от того, которое я совсем недавно покинул.