Иштван Немере - Дело Килиоса

— Рой, ты меня любишь?

— Люблю. — Это слово значило для меня сейчас больше, чем где-либо и когда-либо в жизни.

— Я боюсь за тебя.

— Не бойся. Такая у меня работа.

— Знаю. Но ведь ты не коммерсант. И не цветами ты занимаешься, ведь правда?

— Правда. Но давай пока не будем об этом говорить.

— Мне хорошо с тобой, Рой.

— И мне хорошо с тобой, Флора.

«Если бы я мог взять ее с собой!» — подумал я и сразу же представил себе, какой может разыграться скандал. Все на свете были бы против меня — шеф, руководство, Галактическая Полиция с ее отделом контроля времени и даже друзья. Тот, кто сознательно позволяет себе вмешиваться в течение времени, не имеет права работать в отделе контроля времени.

— Я люблю тебя, Рой!

— И я люблю тебя, Флора!

До самого утра так ничего и не произошло. Флора спала спокойно, зато я проснулся ни свет ни заря. В окно было видно, как на горизонте появляется узкая белая ленточка. Я старался не шевелиться, надеясь, что еще засну. Неясная тревога, заставившая меня проснуться, отступила. Неподвижность была приятна. На какое-то время я утратил чувство реальности, забыл, в каком я веке. Может быть, в тридцать первом?

Но как только глаза мои открылись, я тут же вспомнил, где мы находимся. Нет, уже не уснуть. Флора ровно дышала рядом. Я тихо поднялся и пошел принять душ. Пустил ледяную воду. И вдруг явственно ощутил — что-то случилось! Баракс сквозь стены увидел, что я уже не сплю, и позвал: «Сюда, Рой!»

При моем приближении дверь сторожки открылась.

— Здравствуй, Баракс.

— Привет, Рой. Он просыпается.

Так вот в чем дело. Он — это не кто иной как наш Килиос-Рамирес.

Лоренцо спал тут же в чуланчике. Это упрощало дело. Будить его мы не стали. Стараясь не шуметь, спустились в подвал, зажгли свет. Когда пленник проснется и поймет, что случилось, голые серые стены, пустые полки и жалкая железная койка послужат подходящей декорацией и произведут надлежащее впечатление.

Килиос-Рамирес дышал неровно, руки его беспорядочно подергивались. Мы перевернули его на спину. Он был очень бледен — а ведь каким смуглым выглядел вчера. Бледность была вызвана замедленным кровообращением. Парализующее воздействие лучевого оружия служило причиной ослабления жизненных функций, мы с Бараксом уже сталкивались однажды с подобным случаем.

— Черты лица идентичны, — сказал Баракс о Килиосе. И вдруг я подумал: а чем, собственно, с физиологической точки зрения отличается человек, рожденный тысячу лет спустя, от человека 20-го века? Да ничем. Я, Рой Медина, точь-в-точь такой же, как Лоренцо. Умри я здесь и вскрой мое тело врачи, оно ни в малейшей степени не отличалось бы от тел современных людей. Ничего не выдало бы чудовищной разницы в возрасте. Конечно, попади под их ланцеты Баракс…

К счастью, Бараксу никогда не угрожала больница или прозекторская, за это можно было смело ручаться.

— Ну, как там Килиос?

Я наклонился к нему. Лицо Рамиреса в самом деле было очень похоже на то, что было на наших фотографиях. Небольшие мешки под глазами, морщинки у крыльев носа…

Пленник пришел в себя только в 7.02. Открыл глаза, несколько раз судорожно втянул в себя воздух, облизал сухие губы. Я дал ему воды. Он выпил целый стакан и только после этого огляделся. С изумлением поднялся на койке и сел. Баракс с каменным выражением лица взял его руку.

Я сказал на нашем языке:

— Дипп Килиос! Я работник Галактической Полиции. Именем Всемирного правительства вы арестованы. Ваши личные права недействительны до особого распоряжения. При первой же возможности вы будете доставлены обратно в 31-й век.

Он молчал. Мне почудился в его глазах странный блеск. Рамирес удивленно оглядел нас.

— Что происходит? — спросил он. — Вы кто такие, господа?

Говорил он по-испански.

— Игра окончена, Килиос, — продолжал я на нашем языке. — Долго мы не могли напасть на ваш след, но теперь-то уж вам не удастся вывернуться.

Рамирес снова посмотрел на меня так, словно я говорил с ним на тарабарском языке.

— Я Гальего Рамирес, законный президент Боливарии! — снова заявил он на испанском языке.

Видно было, что он заставляет себя говорить твердо. И я, и Баракс чувствовали, что Килиос боится, хотя и тщательно скрывает это.

— Вы только притворяетесь Рамиресом, Дипп Килиос, — отрезал я. — Но игра окончена, понимаете? Так что оставьте в покое испанский язык и признайте, что партия проиграна.

Он снова пробормотал что-то по-испански. Я уловил только обращение к Богу. Тут-то и появились у меня первые сомнения. Я посмотрел на Баракса и передал телепатему: «Внимание! Не подчиняйся!» Дождался подтверждения, что приказ получен и понят, и сказал вслух на нашем языке: