Борис Воробьев - Шествие динозавров

И впрямь не воры. Нунка. Прознала, что завтра я ухожу. Явилась проститься. Взъерошенная, вот-вот готовая разреветься. Куда делась ее холодная деловитость первых дней? Девчонка как девчонка, только исходящая соком, изнывающая в окружении этих загорелых идолов, гениталии которым служат преимущественно для отправления малой нужды. Да еще для декора. Невооруженным глазом видно, как тесно ее смуглому, упругому телу в одежде, и без того довольно условной. Как оно рвется прочь из этих оков, скорее! скорее! на последнее свидание с моим… И она с порога начинает говорить, торопливо, сбивчиво:

— Я знала, ты не думай… мы все здесь знаем об этом эксперименте… иногда бывает противно, к горлу подкатывает, а нам твердят: надо, надо, это опыт последнего шанса!… Зачем, для кого последний!? Разве столь важно, что как назвать… а нам талдычат: все исправим, подчистим, передернем, и станет хорошо, никаких отклонений, генетического раздрызга, уродов… Я боюсь собственного ребенка, который у меня может быть, у нас с тобой может быть… не за тебя, а за себя боюсь, мои проклятые гены способны все испортить, и опять родится чудовище… Мне завидуют, потому что я вдвое понизила вероятность такого, вдвое! Благодаря тебе… Наверное, хотя бы во имя этого нужен эксперимент, не знаю… потому что малейшее отклонение от нормы, самое незначительное, и они уничтожат моего ребенка, прямо во мне… Я снова упущу свой шанс, а что дальше? Лучше бы они находили в прошлом отцов нашим детям, чем телохранителей своим императорам… но наши дети для них — не главное, куда важнее спасти Идею… как и во все времена… Поэтому они не пощадят никого, ни детей наших, ни тебя, ни зигган… Но зигган… они — люди, они живые, они чувствуют, им больно… Это не тени, не фантомы. Разве они виноваты, что их лишили всех шансов во имя одного нашего, пусть и последнего?… Что значит моя боль по сравнению с их болью?… Да ничего не значит, мы заслужили свой удел, каждый имеет будущее в меру своего прошлого… но они-то в чем провинились? Быть может, они все помнят… все свои воплощения в этом страшном эксперименте… все сотни вариантов собственной жизни и смерти… И мы тоже… так бывает, с тобой что-нибудь происходит, и ты в ужасе понимаешь, что это не впервые, это уже было с тобой, но где? когда?… Неужели и мы — тупик, фантомы, фигуры, и над нами кто-то проводит такой же в точности опыт своего последнего шанса?! Я прошу тебя… не возносись над ними, никогда ни над кем не возносись… ты сильнее, ты умнее, ты старше их, но не становись Богом над ними, высшим судьей их делам, снизойди, будь равен им… легко быть Богом, чего проще, когда у тебя такая сила, такая власть… ЧЕЛОВЕКОМ БЫТЬ ТРУДНО!..

И был вечер, и было утро. День последний…

Чья-то перекошенная, корявая фигура приближалась ко мне. Боязливо обогнула останки паука. Я с трудом приподнял меч. Как я устал снова и снова повторять одно и то же движение…

Гиам-Уэйд. Уничтоженный, раздавленный. Перепачканный в саже, как демон ночи. Но не проглядевший ни единого эпизода разыгравшейся резни.

— Солнцеликий мертв, — зашуршал он спекшимися губами.

— Мертв. Бюйузуо убил его. Он сделал это случайно. Убивать императора не входило в его планы.

— Опайлзигг погибнет.

— Ни одна страна еще от такого не погибала. Хотя бед с непривычки, конечно, хватало.

— Без императора нельзя, — шептал он, как в бреду. — Рабам нужна плеть. Человеку нужен император.

— Хотел бы я знать, — промолвил я, — кто впервые придумал, будто человек не может без императора… Уймись, Гиам, ты еще не все нынче видел.

Я подкатил ногой мертвую башку Бюйузуо. Примерившись, рубанул мечом между жвал. Клинок зазвенел.

— Оборотень, — бормотал Гиам. — Верховный жрец — и вдруг Многорукий. Извергает молнии. Голова из железа. Кто это, ниллган? Какая бездна произвела его на свет?!

— Никакая не бездна, — сказал я, поворачивая острие в разрубе. — Руки человеческие. Другая эпоха, другой мир. Дзеолл-Гуадз управлял людьми, словно куклами. Но настоящей куклой в этом вертепе был только он.

Нагнувшись, я поднял тонкую керамическую трубку в кожухе из черного пористого материала. Подбросил на ладони, взвешивая.

— Запомни, Гиам. А лучше пропусти мимо ушей. Это лазер. Чужое оружие. В миллион раз разрушительнее всяких там мечей, копий и стрел. Мы-то такой штукой, к примеру, возвращаем зрение слепым. А Бюйузуо избавлялся от неугодных ему ниллганов. — Я присмотрелся. — Те, кто заслал его в ваш мир, ничего не боялись. Даже фабричный знак не озаботились убрать.