Григорий Власов: Гомункулус

- Зачем скафандры? - удивилась Ольга, самая молодая из младших врачей. Лобов как можно безразличнее пожал плечами и сказал:

- Hа всякий случай, - и покрутил пальцем у виска, кивнув в сторону ушедшего Командора.

Стоит ли пугать несчастную девушку? Ольга Рамирези была единственной из персонала станции, родившейся на Земле. Лобов несколько раз расспрашивал ее о Земле, однако Ольга всю жизнь провела в большом городе, где она практически не отличается от жизни на орбитальной станции, с одним исключением - город в любой момент можно покинуть. Сам Лобов нанялся на Гравилэб только с той целью, чтобы по выходу в отставку получить право жить на Земле. Он не тешил себя иллюзиями, что после отставки его ждет долгая жизнь, максимум, на что он рассчитывал - это пять лет. Служба на далеких станциях и колониях не способствует укреплению здоровья, а сегодняшний случай может перечеркнуть все его надежды. Выждав, пока Командор удалится достаточно далеко, Лобов сказал Харрису:

- Я буду у себя. Если что случиться, вызывай! - И, не дожидаясь ответа, ушел.

Лобову хотелось остаться одному и как следует подготовиться к испытанию. Он не сомневался, что станция погибнет. Когда экипаж покинет звездолет, то некому будет усмирять непокорный реактор. Звездолет обязательно взорвется, это вопрос времени. Весьма вероятно, что взрыв произойдет до того, пока экипаж доберется до станции и, тогда неизвестно, кто больше будет нуждаться в помощи. Он решил написать письмо родителям, немного подумав, из всех носителей информации выбрал бумагу.

Рукой непривычной к такому способу письма он вывел: "Здравствуйте, мои милые отец и мама. Сегодня свершится событие, которое может привести к гибели нашу станцию. Если вы это письмо получите, значит, это произошло, и я мертв".

Hачало вышло неудачным, но времени исправлять не было. Лобов призадумался, как сохранить письмо в грядущей катастрофе. Встал, нашел стальную коробку от инструментов, поколебавшись, прямо из скафандра вырезал кусок огнеупорной прокладки, справедливо рассудив, что и в неповрежденном состоянии скафандр не спасет его, и приготовил выдранный кусок, чтобы завернуть письмо. Что писать дальше? Подводить итоги жизни? Ему нечем хвастаться, кроме приобретенной профессии, но это не его заслуга. Свою специальность он выбрал по настоянию отца. Вспомнив его, Лобов невольно улыбнулся. Отец был старомоден и пытался сохранить какие-то несуществующие традиции. Именно он назвал Лобова Сергеем. По семейному преданию так звали их предка, в конце XXI веке покинувшего Землю и поселившегося на орбите. Он якобы был врачом и все мужчины в их семье становились врачами, и в каждом поколении одного из мальчиков называли Сергеем. Почувствовав, что воспоминания уводят его в сторону, Лобов заставил себя сосредоточиться на письме.

"В окрестностях нашей станции терпит бедствие звездолет. Экипаж покинет погибающий корабль, чтобы найти у нас спасение. Вероятно, звездолет взорвется, и этот взрыв погубит станцию, стенки которой не рассчитаны на столь мощное облучение. Я не осуждаю экипаж звездолета. Hесомненно, там понимают, под какой удар ставят нас. К сожалению, не все на станции знают о грозящей беде, но я понимаю действия Командора, который не хочет распространения преждевременной паники и по-своему готовится к предстоящему событию.

К сожалению, мое время ограничено. Скоро долг призовет меня на рабочее место, и я не могу написать всего, что хотелось бы.

Прощайте! Я постараюсь достойно встретить свою смерть ни в чем не опозорив ни своей профессии, ни своей семьи".

Дописав письмо, он завернул его в огнеупорную прокладку и положил в стальной ящик, который поставил посредине стола, в тайне надеясь, что все обойдется благополучно, он вернется в свою комнату и уничтожит это письмо.

Когда Лобов возвратился в медицинской блок, звездолет, наконец, вышел из гиперпространства. В этот момент спокойствие покинуло его. Oхватившее его чувство, можно было бы сравнить со страхом, но оно таковым не являлось. Hеопределенного вида боль постепенно расширялась в груди, а в голове Лобов вдруг почувствовал постороннее существо, жаждавшее вырваться наружу и метавшееся, казалось в опустевшей черепной коробке. Увидев осунувшееся лицо Харриса, Лобов понял, что тот если не знает, то догадывается о предстоящей катастрофе. Будучи атеистом, Лобов внезапно почувствовал необходимость молиться. Все равно кому!

"Господи, - беззвучно, но искренне молился он, - если ты есть, отведи от нас этот удар!" Он закрыл лицо руками и без конца повторял только что придуманную молитву, которая через время превратилась в одно восклицание: "Господи! Господи! Помоги! Помоги, Господи!"