Николай Шагурин - Эта свирепая Ева (Сборник)

— Извините, господин Вебер, но мне кажется…

— Кажется, кажется… Мне нужна не ваша дурацкая человечность, а наша безопасность. Нужно было предоставить ему спокойно опуститься на дно. Ну скажите, где тут логика: спасать человека, чтобы затем неизбежно отправить его туда тем же курсом? Что, в виде взыскания, я и поручу вам. Но прежде надобно допросить его.

Вебер снова обратился к Андрису.

— Вы должны сообщить нам, кто вы и каким образом оказались в воде?

Андрис с трудом поднялся и сел.

— Может быть, вы прежде скажете мне, на каком корабле я нахожусь?

— Попрошу отвечать на вопросы. Спрашивать будете потом!

— Я член экипажа советского научно-исследовательского судна «Академик Хмелевский». Пилот гидровертолета, приданного этому кораблю. Я и еще пять моих товарищей потерпели на вертолете аварию и оказались на шлюпке в открытом океане.

— Как же вы очутились за бортом? Ведь на поверхности был полный штиль. Ведь не ваши же товарищи выбросили вас…

— Это исключено. Помню только, что я находился в шлюпке.

— Странно, очень странно и неправдоподобно… — Вебер пожевал губами. — Не то ли это судно, на борту которого находится знаменитый профессор Румянцев?

— Профессора Румянцева нет на «Академике», — отвечал Андрис. — Насколько мне известно, он находится сейчас… э-э-э… на острове Буяне.

Рузе, молча слушавший этот диалог, удивленно поднял брови.

— Скажите: почему вам не оказали помощь? Ведь у вертолета была, конечно, радиосвязь с судном.

Но тут Андрис ощутил озноб и сильнейший приступ тошноты.

— Ладно, пока хватит, — брезгливо сказал немец. — Подождем пока он очухается. Мишель, дайте ему подкрепиться чем-нибудь да присмотрите, чтобы он не совал нос дальше туалета. Потом я решу, что с ним делать. Наделали вы мне хлопот, болван этакий!

Господин Вебер, продолжая ворчать, удалился. За ним вышел Рузе, но вскоре возвратился с подносом, на котором стояли стакан и еда.

— Выпейте это, может, полегчает, — сказал он, к великому удивлению Андриса, на чистейшем русском языке. Усевшись на стул и положив руки на колени, он уставился на Андриса и покачал головой. На лице его, напоминавшем выжженные солнцем руины, во взгляде усталых глаз Андрис читал сострадание, жалость, желание придти на помощь, — именно те чувства, которые герр Вебер начисто отрицал.

— Ну, парень, влипли вы в историю, должен я вам сказать, — грустно обронил Рузе. — В общем — из кулька в рогожку.

— Да скажите же, наконец, на каком судне я нахожусь? взмолился Андрис.

Рузе помялся, будто не решаясь раскрыть ему правду.

— Вы не на судне. — Он оглянулся, встал, плотно закрыл дверь. — Вы — на подводной станции.

— Как, как? — переспросил ошеломленный Андрис. — На какой станции?

— Собственно, не на самой станции, а в верхней ее части…

Из дальнейших расспросов и коротких, отрывистых ответов Рузе Андрис уяснил, что станция помещается в кратере потухшего подводного вулкана, поднятого некогда могучей катаклизмой почти к поверхности океана. Секция, в которой находился Андрис, имела чисто административное назначение, это был, так сказать, контрольно-пропускной пункт. Сама станция («целый промышленный комбинат» — как пояснил Рузе) располагалась значительно ниже.

— Скажу вам откровенно, — признался он, вздохнув, — хочется мне вам помочь. Да ведь я сам здесь фактически на положении узника. Порядки тут крутые, казарменные, хуже — тюремные. Когда я завербовался на станцию, то подписал обязательство никому и никогда не сообщать о существовании станции и о всем, что здесь увижу.

— Но вы-то сами как сюда попали?

Рузе махнул рукой.

— Это такая история с географией… Все в погоне за теми же самыми деньгами. Плата, правда, большая, но что в ней? Деньги здесь стоят не больше бумаги, на которой напечатаны.

— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — поинтересовался Андрис.

Рузе покосился на дверь и, нагнувшись, прошептал:

— Русский я, понимаете? Никакой не Мишель Рузе. Это имя я принял, когда попал в лагеря для перемещенных лиц. Звать меня Михаил, фамилия — Козлов. С Волги я…

Он осекся. Дверь распахнулась, и раздался жесткий, повелительный окрик:

— Шлафен, шлафен! Рюкцуг!

На пол швырнули свернутый матрац и постельные принадлежности. Дверь захлопнулась.

— Я освобожу вам койку, — сказал Андрис, собираясь встать.

— Нет, нет, — засуетился Мишель, принимаясь раскладывать матрац. — Лежите. Ведь вы у нас гость, — прибавил он с кривой усмешкой. — Я тороплюсь, видите: через пять минут выключат свет. После двенадцати разговоры категорически воспрещены. Будем спать — утро вечера мудренее.