Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры

Кубок сладкого церковного вина, преподнесенный дону Эстебану церковным служкой, был лишь прелюдией к началу бесшабашной попойки, без которой, естественно, не мог обойтись человек, отлежавший бока в собственном гробу.

Правда, некоторые наиболее богобоязненные из грандов пытались усовестить воскресшего, приводя ему в пример Спасителя, который сходное событие отметил не кутежом, а проповедью. На это обнаглевший дон Эстебан возражал в том смысле, что Спасителю действительно не было нужды напиваться, поскольку его кровь и так приравнивается к вину, чего нельзя сказать о простом смертном, чудесным образом разделившем судьбу Бога. В заключение он заявил, что за время, пока его душа скиталась в эмпиреях, тело застыло до такой степени, что без помощи вина даже не способно двигаться.

Про скитания души дон Эстебан, конечно, заикнулся зря, потому что со всех сторон сразу посыпались вопросы типа «Довелось ли вам лицезреть престол Господень?» и «Действительно ли ангелы небесные бесполы, как это утверждают теологи, или прелести плотской любви доступны им наравне с прочими божьими созданиями?».

К чести дона Эстебана, он выпутался из этого затруднительного положения довольно легко, пояснив, что душа, по каким-то причинам покидавшая тело, при возвращении назад забывает все, что ей пришлось увидеть и услышать на том свете.

– Это похоже на сон, – говорил он, подставляя свой кубок под струю вина. – Едва только проснувшись, помнишь все до мелочей. А уж как позавтракал, все воспоминания улетучились. Даже забываешь, что тебе привиделось – кошмар или сладостные грезы.

– Неужели вы даже страха не испытывали? – интересовался кто-то из слушателей.

– Почему же, – обстоятельно отвечал дон Эстебан. – Вначале было очень страшно. Особенно когда я понял, что умираю без святого причастия и не вернув долги кредиторам. Но зато потом наступило полное блаженство. Примерно как от кувшина доброй малаги. Из такого состояния возвращаться к земной жизни совершенно не хочется. Вселяясь обратно в тело, моя бедная душа горько рыдала.

Все без исключения гранды согласились остаться на пир, который дон Эстебан устроил в честь своего чудесного воскрешения. Средства на это благое дело ссудили те самые ростовщики, которые уже успели мысленно распрощаться со своими денежками, а ныне вновь воспрянули духом.

Явилось и много новых лиц: городской голова с супругой, все церковные иерархи, оказавшиеся на этот момент в городе, блудницы, из тех, кто разрядом повыше, офицеры местного гарнизона. Всем вновь прибывшим дон Эстебан охотно демонстрировал свои раны – входное отверстие пониже левого соска и выходное под лопаткой.

Пока гости еще были относительно трезвы, Смыков сумел заручиться заверениями в том, что кастильцы соберут войско для похода на аггелов, а также развернут пропагандистскую кампанию по поводу переселения всех желающих в Эдем. Особенно привлекла эта идея престарелых грандов, надеявшихся вернуть себе молодость и здоровье.

Многих, конечно, смущало то обстоятельство, что в земном раю нельзя развлекаться охотой, скачками и петушиными боями. Зато всех (не исключая и особ духовного звания) радовало известие, что чувственная любовь возведена в Эдеме в ранг высокого искусства.

Короче, праздник удался. Вино лилось рекой, слуги, приглашенные из соседнего трактира, сбились с ног, уже порядочно подвыпивший епископ не забывал благословлять каждую перемену блюд, а некоторые дамы и кавалеры даже пустились в пляс.

Любопытные кастильцы выспрашивали у Смыкова все новые и новые подробности о райском житье-бытье. Дабы не сболтнуть по неосторожности чего-нибудь лишнего, он решил на время покинуть застолье и под благовидным предлогом устремился вслед за доном Хаймесом, который в очередной раз вышел на свежий воздух, чтобы покурить втихаря. (Длительное пребывание в Отчине способствовало тому, что молодой аристократ заразился многими язвами и пороками, свойственными тамошнему обществу, а именно: социалистическими идеями, гонореей и страстью к табаку.) Смыкова отделяли от распахнутых дверей всего пять или шесть шагов, когда слепящая вспышка озарила пиршественный зал и он увидел на оштукатуренной стене свою собственную черную тень. Звука, который, по идее, должен был сопровождать вспышку такой интенсивности, Смыков не услышал, потому что его барабанные перепонки мгновенно лопнули.

Смыкову показалось, что какая-то могучая лапа сдирает с него одежду, а потом и всю кожу вместе с волосами. Как это всегда бывает, когда человек попадает во власть нечеловеческих сил – урагана, лавины, паровозных колес, взрывной волны, – его тело содрогнулось так, словно голова и конечности уже не составляли единого целого с торсом, а потом превратилось в безобразный мешок, к тому же еще и дырявый, поскольку из него обильно брызнуло что-то не менее красное, чем вино, которым еще секунду назад упивалась веселая компания.