Антон Фарб - Авадон

В двадцатые, незадолго до начала войны, канцлер Куртц распорядился разместить здесь крупнокалиберные гаубицы и спаренные зенитные пулеметы на случай внезапного нападения с тыла. Лимек был еще подростком в отряде добровольной дружины - сбрасывал с крыш зажигательные бомбы и помогал тушить пожары - но запомнил, как каждую ночь гулко бабахали гаубицы, а зенитки расчерчивали небо трассирующими полосами, издавая звук разрываемой ткани... За три года войны над Авадоном не сбили ни одного вражеского самолета.

Разрушили сотни домов, под бомбежками погибли тысячи людей, еще десятки тысяч мобилизовали и отправили в вагонах для скота на север - оттуда никто не вернулся, на некоторых пришла похоронка, а кто-то, по заверениям бравурных радиосводок, до сих пор продолжал нести службу в отдаленных гарнизонах, чтобы предупредить об очередном наступлении неизвестного врага.

Как бы там ни было, население Авадона сократилось на четверть, и в этом обнаружились и положительные стороны: предвоенная экономическая депрессия поставила Авадон на грань голода, и город балансировал на ней до тех пор, пока канцлер Куртц не построил Продкомбинат.

Лимек докурил, выбросил окурок в форточку, повернулся и замер. В противоположном углу комнаты стоял ребенок. Одетый в матросский костюмчик мальчик лет пяти, болезненно- бледный, салатового оттенка, держал в руках плюшевого мишку.

Вот корова, подумал Лимек. Не могла запереть дверь в детскую?

- Привет, - сказал он негромко, - как дела?

Мальчик молча повернулся и вышел в соседнюю комнату, бесшумно закрыв за собой дверь. Черт, я же голый, подумал Лимек. Ну да ладно. Пацан наверняка привык к маминым ухажерам на одну ночь.

Раздосадованный, он отправился в ванную. Горячей воды не было, и сыщик залез под ледяной душ, потом кое-как, насыпав на палец зубного порошка, почистил зубы. Уже пробивалась щетина, но побриться тут не было никакой возможности.

Когда он Лимек, растираясь полотенцем, вернулся в спальню, Петра сидела на кровати, сонная и почему-то напуганная.

- Мне приснился кошмар, - сообщила она, тупо глядя в одну точку.

- Бывает, - поддержал беседу Лимек, натягивая штаны.

- Мне приснился мой сын.

Лимек обернулся к зеркалу на трюмо и завязал галстук.

- Он заходил под утро, - сказал сыщик. - Хороший мальчик, только очень уж бледный.

- Что?! - вскрикнула Петра в ужасе.

- Твой сын. Мальчик в матроске. Он заглядывал из соседней комнаты. Кажется, я его напугал...

- У меня нет сына, - проговорила Петра медленно, глядя Лимеку прямо в глаза. - Я сделала аборт. Шесть лет назад.

И тогда Лимеку тоже стало страшно.

Дохлые вороны валялись повсюду: на тротуарах, подмерзших за ночь клумбах, проезжей части, раскатанные широкими шинами армейских грузовиков в кровавый блин в обрамлении черных перьев, на грязном асфальте и неровной мостовой, на узорчатой брусчатке Набережной, поросших бурьяном пустырях и в глубоких дворах-колодцах... Когда Лимек уходил от Петры, по радио передавали что-то о выбросе ядовитых отходов с Фабрики и просили горожан соблюдать спокойствие.

- Опять они врут, - с нотками истерики сказала Петра. - Ну почему они всегда врут?!

Лимек ушел, не попрощавшись.

Призрак абортированного ребенка был не единственной манифестацией Бездны в минувшую ночь. Подобные явления, предшествовавшие сильному Шторму, имели место быть в большинстве домов Авадона, и на утро в городе повисла напряженная и слегка нервозная атмосфера.

Люди на улицах передвигались короткими перебежками, автомобили либо проносились мимо на полной скорости, либо ползли черепахами. Трамваи не ходили вовсе. Лавочники поспешно опускали железные ролеты и запирали решетки на дверях. Дворники с отчаянием взирали на вороньи трупики, опираясь на метлы и не зная - убирать их или уже не стоит суетиться перед Штормом?.. И все, все без исключения авадонцы этим воскресным утром сохраняли мрачное, подавленное молчание, переговариваясь лишь по необходимости и шепотом, и то и дело поглядывая на жестяные рупоры на фонарных столбах - не взвоют ли тревожной сиреной?..

На площади Искупления, усеянной дохлыми воронами, но все равно выглядевшей уже не так зловеще в дневном свете, строили баррикады: выгружали из кузова армейского грузовика мешки с песком и сваливали их вокруг колокольни Забал. За рабочими следили четверо автоматчиков, припарковавших мотоциклы прямо у лестницы детского приюта. Кожаные регланы и стальные каски мокро блестели.