Ирина Звягина - Убить змею

— Ничего себе! — изумился астронавт. — А они?

— Северяне с презрением отнеслись к этим аргументам. Утверждалось ими, что, первыми начав развитие науки, мы первыми же и остановились в своем развитии. Они же пошли дальше нас и превратили точные науки в высокое искусство. И теперь все то, что у нас считается предметом традиционного искусства, у них объявили пережитками прошлого и признаком отсталости ума. Северяне отказались от всего этого и создали свое искусство. Культурные ценности нового типа.

— Не понял, — откровенно признался пилот.

Скиф вздохнул.

— Если бы я мог все так просто объяснить. Наверное, не мне судить о том, что создано другими, но все же, по моему глубокому убеждению, искусство, какового бы типа оно ни было, должно побуждать человека к созиданию. Музыка ли это, сказка, картина, драгоценность ли это, которую приятно подарить любимой женщине, безделушка ли, вырезанная тобою из коряги для детской игры, — неважно что, это должно подталкивать человека к чему-то хорошему. Под влиянием истинного искусства обязательно хочется создавать — от вкусного обеда и чистых штанов до самого святого, семьи и детей.

— Все равно ничего не понял. Какое все это имеет отношение к пожару?

— Прямое, небесный господин. Если искусство не побуждает к созиданию, оно обязательно подтолкнет к разрушению.

— Вы что? Вы хотите сказать, что это северяне подожгли вас?

— Я думаю, что это именно так. Насилие — последний аргумент в любом споре, и первым применяет его тот, у кого не осталось других доказательств собственной правоты.

Поговорив еще некоторое время, Чусовитин проводил рыбака к транспорту, увозившему на планету грузы, а сам отправился к человеку, который на «Аполлоне» имел к искусству самое непосредственное отношение.

Квинт был механиком по воле обстоятельств, а по призванию — художником. Не великим живописцем, разумеется, но все же. Его картины украшали кают-компанию и чаще всего изображали или море, или Древний Рим. Море Чусовитину нравилось, а Рим он не понимал. Квинт заинтересовался тем, что рассказал ему второй пилот.

— Это что ж за искусство такое интересное, а? Посмотреть бы. Как считаешь, Витёк?

— Да я в искусстве как-то не айс. Мне вот интересно, а так ли уж важно на самом деле, чья раса древнее? Ну вот допустим на минуту, что северяне добились того, что южане признали за ними их правоту. И что дальше?

— Ты историю в школе совсем не учил? Спор этот не так глуп и нелеп, как тебе кажется, это не препирательства детишек в песочнице, у кого папа главнее. Если одна раса добьется для себя признания собственной «самости» и исключительности в чем-то, на этом основании начнется дискриминация другой расы. Начнется презрительное отношение к представителям другого народа и закончится в лучшем случае междоусобицей и братоубийственной войной.

— А в худшем?

— А в худшем — придет некто третий и уничтожит обоих.

— Тьфу.

— И судя по всему, междоусобица уже началась. Вон, посмотри, — Квинт кивнул на дисплей, куда сканер все еще передавал изображение пепелища длиной во все километровое побережье.

— Эх… помирить бы их как-то… а как?

— Давай вот что, Витёк. Сменимся. Возьмем катер и хоть посмотрим, что это за «новое искусство», чем оно отличается от старого. Вдруг на Земле мы это уже проходили, кто знает.

На том пока и порешили.

Однако парни не так быстро смогли выбраться на северный континент, ибо у капитана в голове забегали новые тараканы и он напряг весь экипаж по полной программе. «Аполлон» за каким-то чёртом просвечивал океанское дно вблизи побережья, а несколько бригад были откомандированы обследовать подводные лабиринты и гроты. На это было потрачено больше недели, но ощутимого результата так и не принесло.

Да что там ощутимого, хотя бы какого-то результата — и того не было.

— Ну, хоть в море искупались, — невесело пошутил Квинт, вернувшись с очередного задания.

— Ага… в море… в гидрокостюме… всю жизнь мечтал так отдыхать, — бурчал Чусовитин, стягивая снарягу.

— Не ворчи. Нам сегодня еще предстоит культурная программа, пока у капитана на этот вечер других планов нет. Давай шевели булками, я катер займу.

— Практически санаторий: с утреца водные процедуры, после обеда посещение выставки. Тихий час у нас не предусмотрен расписанием, а?

— Ты допросишься, Витёк, что будем куковать в засаде тише воды. Шевелись давай.

Город северян разительно отличался от южных поселений. Люди без видимых гендерных различий сновали как мыши. Каждый был занят исключительно собой и своими мыслями, вместо обычного уличного галдёжа слышен был лишь шум моторов аэротакси, гудки и синтетическая музыка рекламных слоганов. Это раздражало. Одна и та же тупенькая музыкальная фразочка из двух или трех нот повторялась с периодичностью раз в две минуты, эти фразочки накладывались друг на друга, рекламы перекрикивали друг друга, как рыбные торговки на средневековом базаре.