Николай Самуйлов - Пилот Машины времени. Книга первая. Утопия по-королевски

Поблагодарила Гектора за информацию и в его присутствии сверила таблицы Гудрика, в части их исполнения. Работа выполнена без изъянов.

Гектор не Морис Руа, не оскорбился.

Бионы имеют ряд положительных черт: они не обижаются, не шутят (иногда смеются, дублируя смех хозяина), не спорят, не предполагают и не фантазируют. Они с полной уверенностью, запечатлённой в больших глазах, констатируют факты. Либо с тем же выражением лица отрицают то, чего, по мнению их создателей, не должно быть.

Ещё в институте я, пробовала изложить преподавателю-биону аксиому, не выверенную по тестируемым пунктам, и получала ответы в нескольких вариантах. Ответы меня поражали своей противоречивостью. Ибо кто-то до меня эти вопросы уже ставил перед ним, или перед бионом-вычислителем, и получал возможность выбора одного из множества параметров. Все они были относительно верны. Но «яйцеголовые» выбирали один: либо самый красивый, либо самый краткий, либо самый непредсказуемый ответ. Для применения каждой аксиомы, необходим персональный настрой экспериментатора. Он мог выбрать один из нескольких верных ответов. Но конечный результат, при приближении к источнику искомого аргумента, оказывался на противоположном от истины полюсе. И при конкретном ответе вопрошаемого биона на ещё более конкретный вопрос оппонента, им всё округлялось до красивой идеальности в виде двух вариантов: «да» или «нет»…

И появлялось новое, упрощённое право выбора. Кто-то из математиков шутливо назвал это право «функцией Йорика». Наверное, от шекспировского «быть или не быть». То есть – фифти-фифти.

Но в моём случае требовался «самый истинный» ответ. И, в качестве продолжения нескончаемого процесса, возникала необходимость тщательной проверки обоих вариантов…

Тулов требовал от учеников умения искать эту «истинную истину». И совершенно не терпел разброса мнений по теме «ноль». Так он называл проблемы, решаемые просто, и имеющие в ответе конкретный результат с конкретным знаком перед ним…

Агриппа встретила меня с некоторым недоумением в глазах…

Это было второе посещение хижины в центре русской деревни Грачёвка. Шесть дней спустя, после первого.

«Пациентка» ахнула, увидев меня в дверях, которые пришлось отыскивать в кромешной темноте. На этот раз я не поскользнулась на коровьей «лепёшке». Я вошла в дом прямо из модуля.

– Ба! А я думала, что ты мне тогда приснилась, Наташенька! Надо же, какой конфуз! Проходи, располагайся в наших хоромах! Сейчас я тебе молочка кипячёного подам. Хочешь, небось?

– Хочу, – ответила я и направилась к знакомому столику у печи. – Как ваше самочувствие?

– Тьфу-тьфу! Кажись, начинаю оживать! Доктор Бауэр приходил, отметил значительное улучшение в работе сердца. И давление, говорит, нормализуется. Неужто твои капельки помогли? А?

Я улыбнулась. Но отвечать не стала.

В доме жарко. Запах навоза, от коровы, «проживающей» рядом с хозяйкой, проникал из тамбура в жилище и немного дурманил сознание. В прошлое посещение таких резких запахов я не чувствовала. Видимо водка от Петра Ивановича и Василия притупляла остроту обоняния.

Тётя Агриппа, одетая в длинную серую юбку, синюю вязаную кофту, неопределяемого цвета разношенные туфли, в белом платке из тонкой материи, повязанным на русский манер, выглядела оживлённой и неприступной. Именно, неприступной. Ибо нынешнее состояние её здоровья никакого сочувствия от посторонних вызывать не могло. И она не скрывала свою независимость от «хворобы» и «лекаря».

Моя пациентка перешла в новое качество. Мне предстояло разговаривать с ней, как с человеком, избавившимся от недугов. Я даже решила, что подобные посещения в качестве «персонального доктора» стоит прекратить.

Кипячёное молоко было приятным на вкус. И ещё! Я впервые в жизни попробовала «картошку в мундире»! Ели мы её с Агриппой, конечно же, без мундира. И запивали тем самым сладким кипячёным молоком.

Поглощая незнакомые мне до этого яства, я чувствовала, как они «безропотно» приживаются во мне. Не то, что «идеальные заменители» моего «сытого» времени…

– А у Василия Матвеева и впрямь щека больше не дёргается, – сказала тётя Агриппа, протягивая мне очередную, очищенную от кожуры, картофелину. – И вроде бы они с Петей больше не бражничают. Настойку-то мою, приправленную твоим зельем, Вася принимает перед сном аккуратно…

Агриппа на секунду отвлеклась от чистки картофельных мундиров и заговорчески прошептала: