Гюнтер Браун - Хомо пипогенус эректус

Из клуба дыма донесся голос А.П.:

- Разрешите мне откланяться и пойти спать.

- Посиди с нами, Август! Ты ведь еще ничего не сказал, а господина Радарро интересуют твои воззрения.

- К сожалению, ничего полезного не извлекаю из примитивного удовольствия выставлять себя напоказ, - сказал А.П.

- Вот видите, Ирреверзиблус, или, если хотите... папа! Видишь, даже в этом мы слишком отличаемся друг от друга!

Оставшись с Ирреверзиблусом с глазу на глаз, Радарро произнес:

- Я не совсем таким представлял себе этот новый тип. Разве столь уж необходимо, чтобы у него, коли он научно-технически так высоко развит видит острее, чем человек, да еще может летать, - чтобы у него еще был и критический склад мышления и он затыкал бы нам рот?..

Ирреверзиблуса смутила оценка Радарро.

- Но далеко не просто полностью исключить критическое мышление при столь высоком интеллектуальном развитии.

- Вы же ученый с межпланетным именем. От вас никто и не ожидает решения простых задач.

- Но надо считаться и с тем, что любой прогресс науки рождает негативные последствия. Добра без худа не бывает.

- Боюсь, вы неправильно меня поняли. Я очень высоко ценю ваши достижения. А.П. - великолепный экземпляр, я хотел бы предложить внести лишь кое-какие незначительные изменения. Прежде всего - он должен уметь размышлять только в области науки и техники. Таким, какой он сейчас есть, я не хотел бы его пускать в серию. Честно говоря, он быстренько подмял бы нас под себя, и в конце концов именно мы стали бы ему чистить ботинки... Новый тип пипо должен быть другим.

- Есть процессы, которые необратимы. - Ирреверзиблус пронзительно смотрел на господина Радарро.

- Каждый прогресс можно повернуть вспять, - настаивал Радарро. Возьмите, к примеру, историю. Там очень часто развитие происходило как вперед, так и назад.

- А вы возьмите, к примеру, китов! - возразил Ирреверзиблус. Когда-то они жили на суше, но из-за непрерывного пребывания в море приобрели все признаки рыб. И хотя все еще называются млекопитающими, они навсегда останутся морскими животными и больше никогда не вернутся на сушу.

Радарро уверен был, что Ирреверзиблус просто не хочет менять А.П. (хотя и мог бы!). И опять ему почудилось в Ирреверзиблусе что-то дьявольское - особенно его уши, заостренные кверху и бросающие на стены комнаты огромные тени... Его охватил страх перед профессором, и он только сказал тихо:

- Как минимум А.П. надо подрезать крылья...

- Этим вы не вернете хомо пипогенуса эректуса в первоначальное состояние! Вам придется жить с ним - с таким, каков он есть.

И действительно, А.П. не допустили к массовому изготовлению. У нас есть один экземпляр, и этого достаточно, решила комиссия, которую созвал Адам Радарро. Но А.П. ничуть не чувствовал себя уязвленным, что его не хотят изготовлять серийно, и жил припеваючи в доме Плануса Ирреверзиблуса.

- Поскольку я существую в одном экземпляре, - сказал он как-то профессору, - и являюсь единственным и неповторимым, мой долг состоит в том, чтобы сохранить на века хоть что-нибудь от моей единственности и неповторимости. А самый лучший для этого способ - тот, который вы называете аморальным.

Ирреверзиблус никогда и не помышлял лишить А.П. любовных утех. Но они сопровождались весьма огорчительными обстоятельствами, поскольку любовь А.П. происходила не в кровати, приглушенная покрывалами, одеялами, подушками, перинами, и не в укромном уголке, а сопровождалась до сих пор неизвестным людям ужасающим шумом. Уже в послеобеденные часы, когда наступала тягучая дремотная атмосфера, клонящая Ирреверзиблуса в послеобеденный сон, и он ложился в постель, вдали вдруг раздавалось хлопанье крыльев, которое все приближалось, приближалось и наконец словно буря обрушивалось на дом...

Потом на какое-то мгновение все стихало. Но профессор знал, что больше сон к нему не придет. Начиналась дикая перебранка. Голоса слетевшихся самочек пипо становились все более пронзительными. Измученный Ирреверзиблус желал только, чтобы Август как можно скорее подошел к окну и пригласил к себе одну из них, лишь бы споры поутихли.

Но облегчение наступало ненадолго. Спустя минуту-другую в комнате над Ирреверзиблусом начинался страшный шум, который Август тактично пытался заглушить звуками электрического музыкального устройства. Однако шум пробивался сквозь музыку - хотя бы потому, что был безошибочно ритмичным, и потому, что возгласы самочки были намного пронзительнее любой электрической музыки.