Долго не раздумывая, поехали к нему, по дороге прихватили у Лизы из альбома фото Баринова, на всякий случай.
Игоря Коровников знал плоховато, Щетинкина вообще видел первый раз и поначалу попытался от всего отнекиваться – мол, и я не я, и лошадь не моя… И вообще об экстрасенсах только слышал, сам же он простой «травник», собирает лекарственные дикоросы, сдает в аптеки, ну, иногда кое-кого пользует, по доброте души…
Однако под мягким давлением сдался. Но заявил, что при всем уважении к Павлу Филипповичу все равно ничем помочь не сможет.
– Я ж целитель, не телепат какой-нибудь, не гадалка доморощенная…
– Врачеватель, значит, – задумчиво сказал Щетинкин.
– Целитель , – терпеливо поправил Коровников. – От слова «целостность». Я восстанавливаю целостность, полноту организма, а врач – врачует, лекарь – лечит… Разницу улавливаете?
– Ну что ж, извините, Василий Петрович. На нет и суда нет. Идемте, Сергей Валерьевич, – поднялся Игорь из-за стола, отставив чашку с душистым отваром, которым их угостил хозяин.
– Вот что я вам посоветую, – явно колеблясь и раздумывая, сказал Коровников, глядя на фотографию Баринова. – Раз уж считаете, что все способы хороши… Дам я вам адресок. Правда, сам Павел Филиппович, когда я его на ту гражданку вывел, только посмеялся, даже не стал заносить в свой кондуит. А вы сходите, может, что путное получится.
Отправил Коровников их действительно к цыганке, Вите Ионовне. Озабоченно попросил быть с ней повежливее, не спорить, беспрекословно делать все, что скажет…
Жила она в Молдавановке, одном из самых криминальных районов города, в шикарном особняке красного кирпича, спрятавшимся за высоким глухим забором – только блестела поверх него крыша из светлой кровельной жести, с затейливым флюгером на коньке.
Калитку в зеленых металлических воротах открыла сама хозяйка. Внимательным взглядом осмотрела сначала щетинкинскую «Волгу», потом их самих, кивнула и отступила на шаг, приглашая войти. И здесь же, во дворе, даже не дослушав, потребовала аванс – двадцать пять рублей, и непременно одной бумажкой.
– В руки не давай, вон туда положи и камушком сверху придави, – она указала на стол под навесом в глубине двора.
В дом прошли через заднее крыльцо, сразу попали в небольшую полутемную комнатку, всю увешенную коврами. Из мебели – только лишь посредине круглый полированный стол без скатерти, вкруговую пять стульев в белых полотняных чехлах.
Сели: Щетинкин и Игорь – бок обок, хозяйка – через стол напротив. Щетинкин достал из кармана фотографию, молча положил перед ней.
Цыганка мельком глянула на фото, взяла в руки, зачем-то понюхала, приложила обратной стороной ко лбу и замерла, прикрыв глаза.
Как ни пытался, ее возраста Щетинкин определить не мог. Слишком размытый диапазон получался – от тридцати до пятидесяти. А то и больше… Лицо гладкое, холеное, без следа косметики, и губы не накрашены. Глазища громадные, в пол-лица. Руки – светлые, ухоженные, ногти без лака, но с маникюром, полированные. Одета на типичный цыганский манер – платок, цветастая юбка до пола, глухая плотная блузка с длинными рукавами, но кроме массивных серег и двух перстней с крупными камнями – никакого другого золота…
Наконец она положила фотографию на стол и посмотрела на них с тем же неподвижным выражением лица.
– Что хотите знать об этом человеке?
– Все, что можно, – ответил Щетинкин заготовлено.
Легкая улыбка скользнула по лицу цыганки.
– Думаю, ему не понравится, если все, что можно .
– Но он жив? – нетерпеливо спросил Щетинкин.
– Жив и здоров, если вы это хотите. – Она перевела взгляд на Игоря. – А его кровному родственнику я так скажу… В казенном доме он, и очень к своим рвется. Кровит душа его, плачет. Закрыли его не по его желанию, никуда не пускают. И запоры крепкие, и люди специальные стерегут. Только он пока и сам, куда идти не знает… Большой человек, ученый человек… Ест-спит хорошо, по лесу гуляет. Думает много, мечется в разные стороны своими мыслями. И сердце его никак не успокоится… Скоро известие от него придет, только его самого не скоро увидите. Потерпеть придется.
Щетинкин и Игорь переглянулись. Потом Игорь нерешительно спросил:
– А долго терпеть?
– Долго, касатик, долго. – Она отодвинула фотографию на их край. – А остальное у него самого спросите.
Щетинкин достал бумажник, вложил в него фото, спросил:
– Сколько мы вам должны?
– Самую крупную бумажку достань.
Читать дальше