Любава Вокс - Принц на передержку

Скорбный дом.

Девочек Рамирии с детства им пугали: «Если будешь плохо себя вести, не выйдешь замуж! Не выйдешь замуж – в скорбном доме окажешься! А тогда… » Про «тогда» я, кстати, обычно, не дослушивала. А, может, и не было этого пресловутого «тогда»…

Если серьезно – скорбный дом исполнял роль места временного поселения для женщин, что по той или иной причине лишились контракта. Там они проживали в течение года и, если не находили себе новых покровителей, каждый месяц платили штраф и в итоге оказывались высланными из столицы в провинцию. Там их ждали новые поиски покровителей и скорбные дома в случае неудачи.

Все бы ничего, да вот только проживание в скорбном доме сильно вредило репутации. Работодатели спешили избавиться от оставшихся без опеки сотрудниц. И вот, теперь увольнение нависло надо мной…

– Согласна, не лучшее, но, поверьте, Иван Григорьевич, долго я там не задержусь, – ответила я, натянув на лицо маску небывалой уверенности.

Эх, жаль, то была только маска. Если честно, я вообще не представляла, где и как найду покровителя. Тем более в такой крошечный срок.

Но намеки ректора настораживали гораздо сильнее, чем проблема с поиском опекуна.

– Даночка, голубушка моя, – голос Ивана Григорьевича стал приторно-сладким, шелковым, медовым. – Я очень переживаю за вас и, как истинный джентльмен, готов решить вашу проблему прямо сейчас.

– Вы предлагаете мне выйти за вас замуж? – удивилась я.

Мой вопрос был полон сарказма. Я прекрасно знала, что ректор Царской Академии – заядлый холостяк. Он никогда не связывал и не свяжет себя узами брака. А зачем? По слухам, у него на контрактах есть хорошенькие аспирантки и даже несколько преподавательниц. Я пополнять эту коллекцию как-то не планировала…

– А вы шутница, Даночка, как я погляжу, – ректор распознал в моих словах насмешку, и лицо его на миг исказилось от злобы. – Чтобы называться моей невестой, а тем более женой, необходимо обладать выдающимися качествами, внешними и внутренними, – он взял себя в руки, не желая спугнуть добычу. – Даночка, вы, верно, решили, что я дразню вас в столь неприятной ситуации? Вовсе нет. Я на полном серьезе предлагаю вам мое покровительство. Уверен, лучшего варианта вам не найти.

– Но я…

Я запнулась. Мысли в голове перепутались, а щеки зарделись от стыда и раздражения. Ректор решил поиздеваться надо мной? Старый ловелас. А мне-то казалось, что он меня уважает, как специалиста…

– Вижу, вы сейчас не в том состоянии, чтобы давать быстрые ответы, – Иван Григорьевич ласково погладил моя руку, – займитесь пока переездом, а завтра я к вам загляну, и мы все обсудим. Хорошо? – закончил не терпящим отказов тоном и прожег опасным взглядом старого хищника.

– Х-хорошо, – сбивчиво пробормотала я, поспешно поднялась и, вежливо кивнув начальнику, поспешила прочь из его кабинета.

Глава 2. Скорбный дом.

Пока я шла к своей комнатке по длинному коридору преподавательского корпуса общежития, встречные люди шарахались от меня, как от чумной, косились и перешептывались. Соседи, что прежде встречали меня доброжелательными улыбками, теперь дружно сделали вид, будто я – пустое место.

Дверь моей комнатки была распахнута настежь. Перед ней стояла большая потрепанная сумка, из которой, запиханные как попало, торчали мои вещи. На голых досках опустевшей кровати восседала наша комендантша – Марья Фроловна. Скрестив на груди полные руки, она опиралась на скрученный матрас и измеряла меня презрительным взглядом.

– У вас пять минут, госпожа Шоколадка, – бросила холодно, – ваши личные вещи я собрала, проверьте, может, что-то забыла.

– Марья Фроловна, личные вещи на то и личные, чтобы их посторонние люди без разрешения не трогали, – строго произнесла я, еле сдерживая гнев.

– Вообще-то, госпожа Шоколадка, ваш коллектив – это вовсе не посторонние люди. И вы опозорили своим поведением всех нас. Мне за вас очень, очень стыдно!

Комендантша сочла своим долгом как следует отчитать меня. Заставить ее молчать было невозможно, поэтому я просто старалась не слушать. Вынув из-под кровати забытые тапочки и забрав в душевой банный халат, я чиркнула в настойчиво подсунутой мне книге приездов и отъездов корявую роспись.

И ушла.

Покинув общежитие, я пересекла территорию университетского городка и вышла на шумную улицу к остановке кэбов. Поймала первый попавшийся и, сунув извозчику несколько железных монет, попросила отвезти меня на окраину Новобурга.