– Дитя моё, как тебя зовут?
Девушка подняла голову. Дронов поразился её красоте. Её густым и тёмным волосам, которые рассыпались по плечам. Её огромным, синим глазам, в которых застыла тоска. Её чистому, юному лицу, которое словно окаменело.
Пухленькие губки едва шевельнулись.
– Изабелла…
У Дронова сжалось сердце, но он продолжал разыгрывать роль «святого» отца.
– Скажи мне, дочь моя, в чём обвиняют тебя? Неужели только в том, что ты такая красивая?
В глазах девушки отразилось удивление. Она не ожидала услышать из уст святого отца такую ересь.
– Меня обвиняют в том, что я лечила людей травами.
– Кто научил тебя этому искусству?
– Бабушка…
– Бабушка? И её душу, за это занятие, святая инквизиция очистила огнём, так, дитя моё?
Узница покачала головой.
– Она лечила тайно. Святая инквизиция о том не ведала.
Монах тихо, но твёрдо произнёс:
– Дочь моя, именем господа нашего, милостивого и всемогущего, я опускаю тебе твои грехи. Все, разом. Теперь ты чиста, как ангел и веди себя дальше, как он. Кротко и смиренно. Договорились, дитя моё?
Узница хлопнула длинными ресницами.
– Хорошо, отец мой.
Монах подошёл к двери и тихо обратился к стражнику:
– Агэпито, сын мой, войди в темницу. Ты сейчас послужишь промыслу господню.
После того, как богобоязненный охранник охотно вошёл в темницу, слуга господний плотно притворил дверь и протянул к нему руку.
– Сын мой, дай мне ключ от темницы.
Стражник, не задумываясь, отдал ключ. Монах удовлетворённо кивнул головой. Но следующая фраза святого отца повергла бедного тюремщика в смятение.
– А теперь, сын мой, ты должен поделиться с ближним своим рубахой своей. И зачтётся тебе это и здесь, на грешной земле, и там, на небесах.
В недалёких глазах стражника обозначилось полное непонимание.
– Я, по убожеству своему, не могу постичь высокого смысла слов ваших, святой отец. Скажите проще, чтобы я понял вас.
Монах едва заметно усмехнулся.
– Хорошо, сын мой. Садись на скамью и раздевайся. Снимай башмаки, мундир и головной убор. А всё, что было под мундиром, я милостиво разрешаю тебе оставить на себе.
Сурово посмотрел в бегающие от испуга и изумления глаза стражника.
– Теперь ты понял, что от тебя требует промысел господень?
У стражника мелко задрожала нижняя челюсть.
– Понял…
Монах грозно предупредил стражника:
– Делай, как я сказал. И делай быстро. Господь карает непослушных рабов своих!
Глаза несчастной узницы стали круглы от удивления. До её понимания не доходило то, что творилось вокруг…
А стражник, между тем, памятуя о каре божьей, разделся, на удивление, очень шустро, и аккуратно сложил свою одежду на краю скамьи.
– А теперь, сын мой, отдохни, – сказал монах, прикоснувшись пальцем к его тонкой шее: ты заслужил божью благодать!
Стражник, безвольно разбросав худосочные конечности, мирно засопел на арестантской скамье. Юная узница, в страхе, вскочила на ноги и попятилась вглубь темницы. Ей показалось, что святой отец сошёл с ума.
А святой отец, видя её смятение, обезоруживающе улыбнулся.
– Хочешь жить, дочь моя?
У ошалевшей узницы на время отнялся язык. Она лишь кивнула головой.
Монах указал перстом на безмятежно спящего тюремщика.
– Тогда, дитя моё, облачайся в костюм этого раба божьего. И поторопись. Нельзя искушать всевышнего. Он и так уже непозволительно долго благосклонен к нам.
Девушка оделась моментально. По росту, костюм тюремщика, пришелся ей в самый раз. Правда, грудь и бёдра девушки, в заданный формат, вписались с трудом. Ещё больше пришлось повозиться ей со своими, пышными волосами. С горем пополам она упаковала их в тюремный головной убор. И теперь тот сидел у неё на голове вызывающе лихо. Новоиспечённый тюремный страж, с распахнутыми синими глазами, милым носиком, пухлыми губками и очаровательным подбородком, выглядел неотразимо, но очень подозрительно.
Дронов, критично оглядев свою подопечную, проинструктировал её:
– Иди следом за мной, дитя моё. Не отставай. Не смотри по сторонам. Храни молчание. Веди себя невозмутимо. И всё будет хорошо.
Ласково спросил:
– Ты поняла меня, дитя моё?
Глаза девушки доверчиво глядели на странного монаха.
– Поняла, отец мой.
Глеб прекрасно осознавал, какой опасности подвергал он и себя и свою спутницу. О себе он не думал. Он беспокоился о хрупком существе, защиту которого он взял на себя, и будущее которого рисовалось ему весьма туманным…
Читать дальше