Михаил Фоменко - Аренида (сборник)

Ожили стрелки приборов на пульте. Облегченно вздыхает Батанов.

Обессиленный инженер отпускает штурвал и откидывается в кресле.

Стремительно приближающийся диск Деймоса занимает уже почти весь экран локатора…

Темнота. Раздается металлический скрежет, потом наступает тишина.

Слабый свет аварийной лампочки освещает каюту ракеты. Все трое астронавтов, приподнявшись в своих креслах насколько позволяют ремни, осматриваются вокруг.

— Авария? — спрашивает профессор Хэнь.

— Нет, — говорит Батанов. — Просто автомат отключил основную сеть на случай пожара. Сейчас проверим.

Он нажимает кнопку, и загораются все лампы.

— Мы приземлились? — слышится голос Сташевского.

— Кажется, — отзывается Хэнь, — если это слово подходит к спутнику Марса.

— Сейчас осмотримся, — говорит Батанов, отстегивая часть ремней и придвигаясь к пульту управления.

— Смотрите, поле опять возникло! — восклицает Хэнь, показывая на далеко отклонившуюся вправо на шкале стрелку магнитометра.

Хэнь и Батанов переглядываются.

— Поле, несомненно, искусственного происхождения, — говорит Батанов. — «Они» выключили его, чтобы не мешать нашей посадке, а теперь включили вновь. Очевидно, это какой-то особый вид маяка для наводки кораблей.

Кажется, что экран очень долго не загорается. Но вот на нем проступает небо, усыпанное звездами, и уходящая вдаль темная равнина. Она совершенно пустынна и плоска, как доска стола. Горизонт непривычно близок. Шарообразность этой странной планеты, так сказать, ощутима взглядом.

— Идеально ровная поверхность, — говорит Батанов.

— И никаких следов почвы. Как бильярдный шар…

Они снова впиваются глазами в мерцающий экран. Повинуясь повороту штурвала на пульте, камера медленно панорамирует.

Невольно издав какие-то односложные восклицания, все трое подаются к экрану.

На фоне звездного неба отчетливо виден силуэт какого-то странного ажурного сооружения.

— Надо выходить, — решительно говорит Батанов. — Деймос явно искусственный спутник. Он построен чело… разумными руками, — поправляется он.

— Но всем покидать ракету нельзя, — тихо произносит Хэнь.

Они обмениваются внимательными, вопрошающими взглядами.

— Сначала пойдем мы с вами, — решает командир.

В ярких лучах солнца на фоне черного неба сверкает борт ракеты. Многомиллионный путь сквозь космические просторы оставил на нем шрамы и багровые потеки окалины.

Медленно открывается люк, из него выглядывает Батанов.

Не легко решиться шагнуть в пустоту, прямо в черное небо, все усеянное звездами. Мы видим эту удивительную картину, как бы выглядывая вместе с Хэнем из-за плеча Батанова.

Но вот, преодолев минутное колебание, Батанов решительно отталкивается от стенки ракеты и, отлетев на некоторое расстояние от нее, повисает в пустоте. Тонкий трос связывает человека с ракетой, но висит свободно, не натягиваясь — ведь в этом мире тяжести не существует.

В одной руке Батанов держит какой-то большой шар. Прикинув взглядом расстояние, Батанов неожиданно резким движением отбрасывает шар в сторону, а сам отлетает в противоположную — прямо к поверхности Деймоса.

В опустевшей кабине одиноко сидит перед экраном Сташевский. Пальцы его крепко вцепились в подлокотник кресла.

Возле ажурной вышки на экране появляются два силуэта людей в знакомых круглых шлемах — сначала один, потом второй.

Вот они уже стоят рядом и смотрят в сторону ракеты.

Инженер облегченно вздыхает и откидывается в кресле. На миг он закрывает уставшие глаза, потом снова придвигается к экрану.

Батанов и его спутник стоят на небольшой площадке, огражденной невысокими перилами. Батанов пытается понять, из какого материала сделано это сооружение. Скорее всего какой-то неизвестный вид пластмассы.

Пологая лесенка ведет на другую площадку, повисшую над звездной бездной. Переглянувшись, Батанов и Хэнь начинают осторожно спускаться по этой лесенке…

Они входят в просторную комнату, всю переднюю стену которой занимает громадный серебристый экран.

И в тот же миг мягким светом озаряется экран, на фоне которого чернеют застывшие силуэты наших героев.

Экран приближается, занимая весь кадр, и на нем под звуки непривычной, странной для нашего уха, но мелодичной музыки возникает картина звездного неба.