Таня Воробей: Жирафа

Таня Воробей

Жирафа

Одна-одинёшенька на всём белом свете

- Открой дверь! Ты меня слышишь? Немедленно открой дверь!

Стуки становились всё громче. Казалось, хрупкая дверь сейчас не выдержит и проломится, обрушится прямо на неё, как обрушилось это внезапное, ослепляющее горе.

Она сидела на краю ванной, глядя на свои сложенные на коленях руки и беззвучно плакала, даже не пытаясь вытереть слёзы.

- Что ты там делаешь? - не унимался голос. - Что, чёрт возьми, ты там делаешь?

Опять чертыхается от бессилия, насыщает свои слова гневом и криком, чтобы они стали весомее и страшнее. Но пусть он кричит хоть тысячу лет, ему никто не ответит.

- Прекрати надо мной издеваться! - и снова тяжёлые стуки в дверь отозвались у неё в груди. - Если не выйдешь сейчас же, я выключу свет!

Вика поднялась и заглянула в глаза своему отражению в зеркале. Глаза были заплаканные и злые, как у вурдалака. Она включила ледяную воду и умылась, но лицо всё равно оставалось красным и опухшим. И, глядя на своё жалкое отражение, она зарыдала снова, с удвоенной силой.

И тут свет погас. Непроглядная тьма накрыла её, как пушистое и душное одеяло. Она забралась с ногами на стиральную машину, обняла колени и стала вглядываться в темноту. Летучей мышью повисло на крюке мятое полотенце; бельевая корзина замерла в углу, как коренастое, угрюмое чудище, поджавшее под себя сильные лапы, перед последним, решающим броском; и в зеркальной, чёрной мути притаился кто-то непонятный и угрожающий, кто-то, кто с сегодняшнего дня перестал быть Викой.

Человек у двери шумно вздохнул, потоптался и ушёл на кухню. Дрогнула стеклянная дверь, и чашки, бокалы и сахарницы ответили ей согласным дребезжинием.. Ему надоело разговаривать с пустотой. Он устал сражаться с деревянной дверью. Вика без труда представила, что он делает сейчас один на кухне, - курит и ходит из угла в угол. Стряхивает пепел мимо пепельницы в виде огромного башмака и смотрит в окно.

Этот человек был её отцом, самым родным на земле человеком. А она ненавидела его, как чужого, только ещё хуже.

- Я должна с кем-то поговорить, - прошептала Вика, слезая со стиральной машины. - Я должна с кем-то поговорить, чтобы не сойти с ума.

Тихонько, чтобы он не услышал, она прокралась в свою комнату и придвинула к двери письменный стол. Хорошо ещё, что у неё есть лучший друг, есть человек, которому можно рассказать всё на свете, и он поймёт правильно.

- Мама, они меня очень обидели, - сказала она, глядя перед собой. - Они не имели права так со мной обойтись.

Мама смотрела на неё ласково и понимающе, а её губы были чуть тронуты кроткой улыбкой. Эта улыбка как будто говорила: "Конечно, они не правы. Но разве в этом мире люди получают по заслугам?" Но Вика не нуждалась в её словах, ей было нужно, чтобы кто-то внимательно выслушал её, спокойно и не перебивая.

- Я его ненавижу, - жарко шептала она, держась пальцами за виски, чтобы голову не разорвало от пульсирующей боли. - Ненавижу, потому что он предатель. Он и тебя предал, и меня. Но даже не это главное. Он предал наш мир, наш уютный мир. Только наш. Разве это можно простить?

Ей показалось, что мама слегка нахмурилась, и её улыбка стала совсем невесёлой.

- А обещал мне совсем другое, - продолжала Вика. - Обещал, что мы всегда будем вместе: ты, я и он. А теперь бросил нас. - Она всхлипнула. - Ты бы видела! Выглядит, как последний придурок. Бороду сбрил. Я сразу подумала, что что-то не так. С чего нормальному человеку бороду сбривать? А потом и усы. Настоящий урод. - Ей нравилось называть его обидными словами, но легче почему-то всё равно не становилось. - Лицо у него теперь совсем голое, даже неприлично. Я его без усов и не видела никогда. Сколько себя помню, у папы были усы. А теперь - на тебе, приехали. Ни усов, ни папы.

Вика помолчала, и мама молчала вместе с ней.

- А она мне совсем не понравилась, - Вика убрала волосы с разгорячённого лба. - То есть абсолютно. Длинная, как жирафа, сутулая. И волосы крашенные в какой-то апельсиновый цвет. Смотреть противно. И улыбается широко и неискренне. Как будто что-то украла и хочет внимание своей улыбкой отвлечь. И главное, на тебя не похожа ни капельки. Ты красивая, а она - страшила.

Вике казалось, что маме будет приятно, если она расскажет, какая Жирафа непривлекательная. К тому же, так оно и было. На любом захолустном конкурсе красоты ей бы не позволили подработать даже гардеробщицей. А мама наоборот. Во-первых, она настоящая блондинка, что не так уж часто встречается. Во-вторых, у неё черты лица - правильные, ни одного изъяна. А Вика - вся в неё. Только вот носик подкачал - вздёрнутый, как у отца. Вечно от него одни неприятности.