Алекс Соловьев - Матриум. Приветики, сестрицы!

Ах, мои дорогие сестрицы, сейчас-то я в полной мере осознаю, что до того, как в Институт угодила, я была катастрофически наивна и не смогла даже как следует понять, в какую беду попала. Но, может быть, это была абсолютно чудесная наивность, и если бы не пропала Дашери, я могла бы прожить мою жизнь беспечно и спокойно – даже со спрятанным во мне архозом. Может быть, лучше было бы целую вечность теребить клиенткам пиписьки и висеть где-нибудь между нулем и плюс одной, нямкать порошковое пюре, прихлебывать зеленый чаек, прясть на старенькой прялке, смотреть сериалы и время от времени заканчивать старую жизнь и начинать новую. Неужто я так уж сильно нуждалась во внимании всяких там агентств и тем более институтов? Я ведь раньше и понятия не имела, что за птицы – все эти продвинутые и полупродвинутые. По правде говоря, я даже не знала толком, что такое Институт Общества. Все мои представления о властях ограничивались тем, что Институт выдумывает законы, а Рейтинговая Академия их исполняет – это в меня еще в гимназиуме вбили. Но в то время прога, которую они в меня загрузили только-только еще начинала действовать, и я еще была катастрофически глупа.

Я твердила про себя как полоумная: Розовое море, Розовое море! Другой мир, лучшие пляжи, фешенебельные отели, мегапродвинутый релакс! Все рекламы курортов, которые я когда-либо видела, восстали из памяти и толпой набросились на мое помутневшее сознание. Я даже принялась сдуру что-то бормотать насчет скудного гардероба, но Ровена велела заткнуться, и меня, опьяненную фантазиями, отвели в комнату.

После восьми дней допросов это был серьезный удар по психике. С одной стороны меня собирались изолировать для новой порции мучений, а с другой, когда я оттуда выберусь, то смогу в каждом резюме, в каждой характеристике, при каждой подаче заявления указывать, что с такого-то по такое находилась на побережье Розового моря, и любой навигатор это подтвердит.

От избытка чувств я проплакала весь вечер на кровати, и от этого у меня вся физиономия распухла и стала рыхлой и бледной как манный пудинг. Потом пришла госпожа Букерош и с порога спросила как бы между прочим, могу лия объяснить, зачем в ночь с четвертого на пятое седьмой «л» -декады я стояла голая среди деревьев в двухстах метрах от городской стены.

Сказать, что этим она вернула меня в реальность, – ничего не сказать. Меня к тому временем опустошил плач, просто выжал из меня все соки. Мне сделалось тошно и холодно, и я поняла, что она еще та штучка, эта Букерош, то есть настоящая стерва.

Помню, я стала просить прощения, а она молчала и продолжала, как обычно, разглядывать мои ноги: до сих пор этот ее взгляд помню – глаза умные, серьезные, и понимаю, что они вроде и не злые, но видеть их не могу.

Может, Анна Букерош и не ждала никакого ответа, а просто хотела посеять во мне сомнение и показать, что я у нее на коротком поводке. Я отвернулась к стене и закрыла лицо руками. А когда она ушла, у меня случился непродолжительный, но до ужаса болезненный приступ анальной эпилепсии.

Королева улыбки! Кто первой так сказала о Дашери Крис? Кажется, одна из постоянных клиенток, возможно, Дора Суон или Гила Рабиа: и та, и другая посещали салон «Пазифею» регулярно все эти годы – не пропускали ни одного нового семинара. Теперь, вторя им, все называют Дашери королевой.

Дашери Крис, Черная Мими – иллюзионистка высшего уровня, она умеет делать восхитительные лыби из ничего. Ее искусство называют «игрой в бисер» по аналогии с романом средневековой писательницы Гермионы Гессе. Черная и прекрасная. Узкое, чуть вытянутое лицо, широко поставленные глаза пепельного оттенка, почти европейский нос, пухлые и нежные, как у фемины, губы. И конечно, сказочная улыбка.

Фарри любила рисовать это лицо. Фарри была поклонницей и отчасти последовательницей своей супруги. Иногда ей в голову приходили строки, которыми когда-то в будущем начнутся ее мемуары о Дашери Крис, Фарри записывала эти строки в особый файл под названием «Черная Мими».

Некоторые адептессы улыботворчества считали Дашери чуть ли не первооткрывательницей этой утонченной разновидности эффектинга, но справедливости ради надо напомнить, что на самом деле авторство принадлежит, конечно, не ей, а одной малоизвестной поэтессе Арбери Готт. Полвека назад эта скромная труженица пера явила широкому кругу зрительниц первую программирующую улыбку, придуманную ею спонтанно на каком-то литературном споре и позже кое-как обтесанную одной имиджмейкерессой по имени Тая Чен. Арбери Готт продемонстрировала магию улыбки в эфире, чем и прославилась, и за это сразу же ухватилось несколько мелких фирм, одна из которых, «Ниссейская нимфа», даже создала целый отдел улыботворчества. Было разработано пять базовых улыбок для переговоров и несколько десятков на все случаи жизни, но ожидаемой популярности они не имели. Причина в том, что традиционные методы эффектинга продолжали сохранять в обществе непререкаемый авторитет, а овладение искусством улыбок казалось таким же сложным, как, например, изучение иностранного языка без применения гипноинсталляции.