Игорь Джавадов - Мишень для левши (сборник)

Представим длинную ленту, намотанную на барабан, который установлен на экваторе быстро вращающегося астероида. Согласно идее, если поднимать конец ленты, то на некоторой высоте центробежная сила превысит силу гравитации. Дальше лента будет подниматься сама за счет разности сил. Если к ленте внизу прикрепить груз, то она поднимет его только за счет центробежной силы».

Я перевернул пару страниц. Оставался еще один лист. Мамай не появлялся. Заметив ссылку на курс физики Фейнмана, я решил дочитать. Далее Саничев придумывал всякие ситуации, доказывая, что космический лифт работать не будет. Некоторые примеры показались мне удачными.

«Вообще говоря, – написал автор в заключение, – центробежная сила инерции всегда равна силе гравитации. Это по определению. Повторяю: всегда равна. Если на высоте гравитация меньше, значит, меньше инерция. Превышения силы нет и подъема не будет.

С уважением, С. Саничев».

Невольно усмехнувшись, я отложил письмо. Статью про лифт я читал. На вопрос шефа по поводу я ответил, что это есть «Дзе бред оф сивой кейбл». Недавно была напечатана еще статья, такая же бредовая. Имя Гулиа тоже известно. Пару лет назад он опубликовал что-то об алфизиках. Я развернулся вместе с креслом к картотеке и выдвинул ящик на букву «г». Так: Генин, Гирин… вот и Гулиа. Достав карточку, я прочитал: «Гулиа Нурбей. Алфизики XX века», «ТМ».

– Есть такая партия! – пробормотал я, вспоминая содержание статьи, в которой автор рассказывал о своей нелегкой борьбе с буйным племенем изобретателей инерцоидов.

«Ну, что ж, – подумал я. – Материал прочитан, пора подводить итоги. Статья профильная, в формате. По-моему, можно печатать. Чем мы хуже “ТМ”? Ничем мы не хуже. И Тюмень нам не указ, пусть качает нефть и газ». Я прикрепил к статье небольшой листок бумаги. Написав на листке несколько слов, я перебросил материал на соседний стол. Не успел я задвинуть ящик, как дверь в редакцию распахнулась. Вошел Мамай.

Вообще-то Мамаева надо видеть. При росте двести пятнадцать сантиметров он весит сто пятьдесят килограммов, и это без одежды. Пальто Мамай носит шестьдесят четвертого размера, а ботинки – сорок восьмого. Сил у него, как у матерого медведя, а может, и больше. Однажды на уборке картофеля он поспорил с местным бригадиром на «полкило водки» и за шесть минут закидал бортовой ЗИЛ-130 мешками с картошкой. А когда ошеломленный колхозник отказался бежать в магазин за бутылкой, Мамай рассердился, залез в грузовик и выбросил мешки еще быстрее.

После взаимных приветствий (а мы не виделись с весны) Мамаев осторожно опустился на застонавший под ним стул и расправил на груди роскошную старообрядческую бороду, привезенную с Алтая. Затем выложил на стол толстую серую папку с тесемками, завязанными бантиком. Профессионально скосив глаза, я прочитал надпись «Мерт. звезд.», сделанную зеленым фломастером. На вопрос о состоянии здоровья, Мамаев приободрился и начал ругать здравоохранение вообще и районную поликлинику в частности, выдав полный набор эпитетов в адрес участкового врача. Из междометий я понял, что две недели назад Мамай неважно себя почувствовал. Предупредив, что занятия отменяются, он пошел в поликлинику, где напоролся на профосмотр. Это такой день, когда терапевт принимает не больных людей, а наоборот, здоровых для выявления у них признаков профзаболеваний. Мамаев об этом ничего не знал и на предложение терапевта назвать номер цеха гордо заявил, что он не рабочий, а преподаватель. После чистосердечного признания медсестра, которая в углу что-то записывала мелким почерком в толстую тетрадь, набросилась на Мамая с упреками, что нельзя больным лезть на прием в часы, отведенные здоровым людям. Но Мамай не такой человек, чтобы уступить какой-то пигалице в белом халате. Бесплатное здравоохранение гарантировано нам конституцией, этому даже в медучилище учат. После короткой перепалки терапевт велела выдать больному градусник и выставила в коридор, предупредив, что без температуры не примет.

– Белов! – возмущенно тряс бородой Мамаев. – Ты сам всю жизнь мучился зубами. Ты знаешь, что зубные врачи – все палачи. Сколько раз я мерил температуру в поликлинике, градусник у них всегда показывает меньше, чем мой дома. Они там особые градусники держат. Это тайное изобретение оборонки, я точно знаю.

Мамай трагически поведал о том, как терапевт, увидев на термометре 37.2, сразу повеселела. Выслушав жалобу на ломоту в костях, она выписала кучу рецептов, но больничного листа не дала. Тогда он прямо спросил, почему его заставляют ходить на работу с температурой? Мухина возмущенно покрутила головой. «О чем вы говорите, разве это температура? Ведь вы преподаватель (не через два «д», надеюсь?). Где ваше рабочее место, за столом? Так я и думала. А с такой температурой за столом сидеть даже лучше. И не надо портить статистику заболеваний в отчетный период». Терапевт охотно рассказала приунывшему преподавателю, что в Японии, например, люди вообще не ходят к врачам. Лечение у них стоит очень дорого. Японцы лечатся самостоятельно травами и другими народными средствами. Это очень хорошая система. Всплеснув руками, Мухина кинулась к столу и тут же выписала вторую пачку рецептов. На отдельном листочке она подробно написала, какую травку в какое время суток надо заваривать. Догадавшись, что больничного листа ему не видать как своих ушей, Мамай открыто высказал все, что он думает о японской системе здравоохранения, и ушел, хлопнув дверью. Рецепты он тут же выкинул в урну, поскольку химии с детства не признает, а травы у него дома и без того полный шкаф, теща в деревне собирает в свободное от огорода время.