Генри Олди - Где отец твой, Адам?

– Прав. Я его ассистент. Насмотрелся на этих добровольцев… Камикадзе, блин. Глаза горят, улыбки до ушей – как же, телепатия! Мысли, блин, читать! Я! Первый! Без мыла!.. А теперь?

– Что – теперь?

– Все теперь. Глаза пуговицами, изо рта слюна капает. Собачки Павлова. Бормочут без умолку, иногда на трех языках сразу. Некоторые, блин, вообще под себя ходят. Другие держатся, но в башке – полный бардак. Что такое множественная шизофрения, представляешь?

– В общих чертах.

– В общих, блин… Расщепление личности на ряд псевдо-самостоятельных субличностей. На ряд , понимаешь?! А тут не ряд! Тут шеренгами, повзводно! Бум в истории психиатрии, блин… Наши умники намылились по-быстрому диссеры клепать. Полное, черт бы его побрал, самообеспечение! Сами шизофреников плодим, сами изучаем. А людей больше нет, понимаешь?! Не люди они теперь. Короче, Казарян (мы его Горцем прозвали) полез на амбразуру: один, блин, останусь, а гадов придушу! Знаешь, что после этой передачи начнется?!

Кирилл отхлебнул рислинга.

– Ни хрена не начнется, Вадюша. Спустят на тормозах. Если в деле большие бабки…

– Вот и я так думаю, – разом скиснув, протянул Вадим. – Добровольцы подписку давали, о возможных последствиях. В здравом уме и трезвой памяти… Значит, Вачагану Арсеновичу кранты! Да и меня, пожалуй, выпрут. Хрен с ним, с центром. Сам бы все равно ушел! На этих Менгеле пахать…

– Ребята, хватит о работе!

Странно было не то, что Илона наконец возмутилась. Странно, что она не сделала этого намного раньше.

– Задолбали! Мишель, доставай гитару…

Позже, когда Вадим выбрался на балкон покурить, некурящий Кирилл вышел за компанию. Договорились быстро. Познакомить с профессором Казаряном? Отлично! Горцу сейчас нужна максимальная огласка. Конечно же, Вадим с радостью…

Расходиться гости начали за полночь. Охрипнув от песен, крепко выпившие. О телепередаче никто не вспоминал. Даже Кирилл. Посуду они с Вандой мыть не стали, оставив на завтра. Успеется. Им сегодня не терпелось. Обоим. Как в первый раз… «Или в последний», – мелькнуло совершенно некстати. И исчезло. Вместе с остальными мыслями. Гулкое биение двух сердец. В такт. В унисон. Сладкий – стон? вздох?

Звезды заглядывали в форточку.

Через два дня, беря интервью у Казаряна, Кирилл и помыслить не мог, что вскоре выяснится: профессор ошибся. Хочется добавить: «К счастью, ошибся», – но язык не поворачивается. «К сожалению»? Тоже, вроде, мимо…

У телепатического проекта «Эмпакома» неожиданно открылось «второе дыхание».

…забавно.

Тайна за семью печатями: почему я решил вести записи от третьего лица? Игра ума? Или страх оказаться голым «Я» перед толпой? Хотя толпа предполагалась лишь втайне… Но хотелось. Ах, как хотелось: вы видите! это он! автор того самого… Знал бы, во что выльется, – вовсе не начинал бы. Зато теперь мне дарована возможность закончить. Спички и маленький костерок. Что горит, принц?

Слова, слова, слова.

Представляю лица сотрудников чертова «Эмпакома», когда они поняли, что судьба, повернувшись к ним задницей, вдруг наклонилась, задрала подол и сказала: «Ладно, ребята! Хрен с вами. Пользуйтесь…» Уже позднее набежала куча мала академиков – разъяснили, подтвердили, сделали умный вид. А поначалу крестные отцы ментал-коммуникации чувствовали себя, мягко говоря, скверно. Заставить прогресс прыгнуть выше головы – и увидеть, что твое изобретение способно лишь плодить психов. Швейцарец Бауэр, глава проекта, запил. Кое-где начались митинги протеста: вялые, больше для рекламы митингеров, чем от реального возмущения. Через полгода о неудаче вообще забыли. Пресса переключилась на подавление бунта в Катманду, телевидение смаковало бурные разводы звезд. И вдруг, громом с ясного неба: эврика!

Сперва не поверили.

Но когда трезвый, как стеклышко, Бауэр в присутствии своего заклятого друга Казаряна явил «городу и миру» бывших шизофреников, якобы пострадавших от экспериментов… Журналисты стали охотиться за каждым из отставников-реципиентов, как изголодавшийся кроманьонец – за жирным мамонтом. Или за кем он там охотился, этот кроманьонец, если жрать хотел. Оказалось, в башке у братцев-сапиенсов есть такая маленькая штучка… Честь открытия «штучки» принадлежала мятежному профессору Казаряну. Из ревностного сотрудника «Эмпакома» став яростным защитником угнетенных реципиентов, Горец все силы бросил на поношение былых соратников и поиск методов лечения для пострадавших. А сил у Вачагана Арсеновича оказалось изрядно, равно как и ума понять в конце концов, что с борьбой пора завязывать. Наблюдение вкупе с реабилитационными процедурами показало: выход рядом. Главное – не мешать. Да, действительно: мозг и впрямь не способен справиться с приемом чужой информации, отягощенной образным и эмоциональным фоном. Поначалу не способен. Как ребенок надорвется, подымая мамочку, – но дитя растет, бегает трусцой, «качает железо», вскоре таская родительницу по квартире за милые веники! И псевдо-шизофрения, расслоение личности, – защитная реакция. Временная броня, дающая мозгу возможность перестроиться, включить программы, дремавшие в нем до изобретения ментальных коммуникаторов, живо прозванных «ментиками». Пройдя стадию «расслоения», отставные реципиенты научились выделять группу узкоспециализированных субличностей, каждая из которых без вредных последствий контачила с донором-передатчиком. С десятком доноров. С сотней. И поговаривали, что предела этому нет. Кстати, по первому, совершенно рефлекторному желанию «хозяина» субличности, имя которым – легион, мгновенно интегрировались в общую, базовую.