Сергей Попов - Я иду

Айс вовремя крутанулся, выставил вперед руку, зажимая охотнику вытянутый рот с длинными багровыми жгутиками, и, жмурясь от льющегося с его крупной головы растительного сока, глухо прорычал:

– Уйди от меня, тварь…

Но морф лишь сильнее навалился на него, замотал головой, тихо захрипел, засиял всеми шестью серыми глазами и вдруг взмахнул лапой, распарывая тому нагрудный доспех. Закричав одновременно и от ужаса, и отвращения, Айс заерзал на месте, задергался, ослабил хват, позволяя охотнику беспрепятственно драть доспех, и вскоре замычал от жгучей боли в животе:

– М-м-м… м-м-а-а… – попытался стряхнуть с себя плотоядного морфа, но тот только недовольно поворчал поалевшим от крови ртом и продолжил терзать добычу.

Уже не чувствуя своего тела, весь внутренне помертвевший, одеревеневший, Айс из последних сил, как сумел, пяткой отпихнул охотника и отпятился, готовясь к следующему наскоку мерзкой твари. Но не успел и дух перевести, – морф яростно заворчал и в один прыжок оказался рядом, придавливая его голову к валуну.

– Ах ты, сука… – процедил Айс и, резко дернув голову вправо, двумя лезвиями полоснул охотника по серо-черной морде. – Сдохни!.. – и приготовился схватить морфа за змеящиеся кровавые отростки и проткнуть горло, но тут прозвучал короткий свист, и под громкое чавканье изо рта морфа, обмазанный черным, вылез четырехлезвийный серебристый наконечник стрелы.

Наспех вытерев грязную инопланетную кровь, Айс мигом отпрыгнул, и буквально в ту же секунду из наконечника в обе стороны выскочили острые шипы, распотрошили охотнику весь рот и навсегда оборвали жизнь. Посмотрев напоследок на обезображенную голову морфа со все еще извивающимися отростками, как у горгоны, он скривился, отвел глаза и тут увидел Марка, бесшумно выходящего из-за почерневшего дерева с уродливыми гнойниками. Он с головы до ног облит черной жижей, в доспехах застряли сучья, мох.

– Вовремя ты, – облегченно выдохнул Айс и, глядя в закрытое черным респиратором и капюшоном лицо напарника, сердечно поблагодарил: – Спасибо, Марк.

– Пожалуйста, – хрипло отозвался Марк и, кинув тому утерянный черный лук, заявил: – Больше не теряй! Я тебе не нянька, чтобы за тобой, как за маленьким, по всему лесу игрушки собирать, – вытащил из-за спины свой, насадил стрелу, – а теперь марш за мной – парням наша помощь позарез нужна, – и дальше, холодно: – Тени атакуют.

Когда мы с Майком покинули его обветшалое убежище, на мертвый город уже опустились холодные осенние сумерки, накрыли темным, безмолвным одеялом. Некогда серое небо теперь больше походило на растекшиеся чернила с редкими темно-синими проплешинами, а вечно угрюмые тучи как будто в разы потяжелели, совсем помрачнели и раздулись грязными мочалками, не в силах даже двинуться с места. Ветер с приходом темноты заметно окреп, осмелел и начал своевольничать, шебарша, шурша и гремя то в промозглых квартирах, то меж осыпавшихся этажей, то на чердаках, то в подъездах. А иногда внезапно менял направление и поднимался над улицей, забавляясь с гнилыми автомобильными кузовами и растительностью, облюбовавшей их.

Временами из пустых оконных проемов давным-давно заброшенных жилищ доносились какие-то щелчки, как будто кто-то усердно вытаскивал камешки из стен, хруст и тихий звон, мигом разносящийся по всему Грултауну Те, кто хозяйничали там, в потемках, быстро поднимали весь город на уши, тревожили спящих бродячих собак где-то во дворах. Они в ответ немедленно разрывались недовольным свирепым лаем, пугали всякую мелкую живность в округе. А потом в одной из обескровленных ободранных высоток внезапно раздавался жуткий до дрожи хрип и… все как-то разом, словно по команде, затихало, обрывалось. Лишь шальные сквозняки продолжали надрывно выть, ничего не страшась…

Я шел вслед за Майком по залитому водой и засыпанному строительным мусором широкому проходу и настороженно поглядывал на громадные дыры в стенах, местами разрисованных хулиганскими граффити и матерными надписями. Вот только как ни старался ничего толком разглядеть не сумел – разве что нагромождения досок, обломки потолков да старую обомшелую мебель. И всякий раз, когда проходил мимо и принюхивался, оттуда нестерпимо веяло разложением и спертостью, словно чей-то труп пролежал там уже неделю, а закуской для морфов так и не стало. Даже из любопытства решил заглянуть в одну из таких дыр, но едва просунул голову внутрь, – в лицо, будто кирпичом, ударило нестерпимым смрадом, а по капюшону заколошматили тяжелые капли.