Михаил Воронов - Братки

Верхняя часть ее халата была сильно раскрыта, и поражающие своими размерами и белизной груди приветливо разъехались в разные стороны.

Именно на них и устремил свой взор Гоша Кислицин, при этом угрюмо произнеся:

- Ну, и чем вы здесь занимаетесь?

- Гоша, ты что? - удивленно произнесла Танька и рефлекторно сдвинула края халата, лишив Кислицина единственного приятного зрелища.

Тот с раздражением посмотрел на ее лицо.

- А ничего, - прорычал он в ответ и, втолкнув Татьяну в квартиру, сам переступил порог и захлопнул дверь.

- Ты что, забыла, жертва пьяного акушера, о чем мы с тобой в пятницу договаривались?

- Сегодня же понедельник, - обиженно произнесла Танька, уперевшись руками в бока, при этом ее шары в приветливом развороте снова раздвинули края халата.

- Вот именно, что понедельник, - подтвердил Кислицин, - мы с тобой куда сегодня собирались ехать?

- Ой! - всплеснула руками Танька, закрыв ладонями лицо, при этом ее локти прикрыли груди, и теперь Гоше улыбалась узкая длинная щель между ними.

Гоша снова перевел взгляд на закрытое ладонями лицо Таньки:

- Вспомнила, старая потрахушка, что мы с тобой сегодня в налоговую должны с утра ехать.

Танька рывком отняла ладони от лица и произнесла, решительно глядя на Кислицина:

- Точно... Вот блин, совсем из башки вылетело... Но погоди, я сейчас быстро соберусь...

Она развернулась и решительным шагом направилась в сторону ванной, на ходу давая комментарии произошедшему:

- Это все из-за Петьки, мы вчера с ним выпили немного... Я тебе говорила о нем, мы с ним неделю назад познакомились.

Гоша пропустил мимо ушей все эти Танькины объяснения и спросил:

- У тебя попить что-нибудь есть... безалкогольное?

- Там, в зале на столе посмотри, - крикнула Танька и захлопнула за собой дверь ванной.

Кислицин прошел в большую комнату и мельком оглядел обстановку. Она была привычной для взора Гоши, таковую он не раз заставал, заезжая за Танькой по утрам.

В центре комнаты стоял стол, уставленный пустыми бутылками из-под выпивки и тарелками с остатками еды. На полу валялись пустые банки из-под пива и использованные презервативы.

Словом, обыкновенная картина сексуально-алкогольного побоища, произошедшего в квартире накануне вечером.

На широко расстеленном диване лежала одна из жертв этой битвы здоровенный рыжий детина уткнулся носом в подушку. Из одежды на мужчине были одни лишь плавки, и, несмотря на то что мужчина лежал лицом вниз, он умудрялся слегка похрапывать.

Однако, когда Кислицин зашел в комнату и взял со стола недопитую литровую бутылку спрайта, храп прекратился, и рыжеволосый, оторвав опухшую морду от подушки, скривившись, посмотрел на Кислицина.

- Ты кто? - спросил проснувшийся, глядя, как Гоша, припав к горлу бутылки, поглощает остатки спрайта.

Удовлетворив жажду, Кислицин бросил бутылку на пол и, усмехнувшись, ответил:

- Я из общества трезвости и сексуальной моногамии. А ты и есть тот самый Петя?

Петя как будто не слышал всего, что сказал Кислицин, и снова задал вопрос:

- Ты что, Таньку чалить приперся?

В словах новоявленного героя-любовника прозвучали нотки ревности.

"Только разборок с ревнивцем мне еще не хватает", - подумал Гоша и вслух пояснил:

- Я ее директор. Директор фирмы, где она работает. Понял?

Лицо рыжего поначалу еще больше скривилось, затем вдруг неожиданно расплылось в хитрой улыбке:

- А-а-а, директор, - с усмешкой произнес он.

Похоже, слово "директор" являлось для него синонимом слова "импотент" или "придурок" и не вызывало никакой другой реакции, кроме насмешки.

- Ну, ну, походи здесь пока, - произнес Петька, после чего силы резко оставили его, и он снова уткнулся мордой в подушку.

"Господи, - снова подумал про себя Гоша, тяжело вздохнув, - на какой помойке Танька выискивает подобные "сокровища" и что за кадры начнут появляться здесь лет через десять, когда Татьяна сильно постареет".

Кислицин вернулся в прихожую и застал там Таньку, которая уже умылась и, надев на себя юбку и кофточку, причесывалась у зеркала.

Зачесав свои крашеные волосы назад, отчего они вздыбились на голове крутым гребнем, Танька воткнула в плотно сжатые губы взятую с трюмо губную помаду и, поводив ею, словно рычагом, влево-вправо, принялась активно жевать губы, размазывая по ним ярко-бордовую краску.

Наконец, нацепив на голову беретку и водрузив на нос дымчатые очки, Танька сняла с вешалки плащ и, повернувшись к Кислицину, сказала: